Париж, серая роза Европы

Париж — самый посещаемый город в мире. Всем известно о том, что каждый год в него  приезжает больше туристов, чем в Рим, Афины либо Лондон. И причина тому не только лишь Лувр, Версаль и Орсе. Мало кто знает то, что люди едут сюда за сантиментами. Необходимо подчеркнуть то, что так как Париж — это «город влюбленных» и «праздник, который постоянно с тобой».
Торговцы, как заведено, водой

Герб Парижа — кораблик, сражающийся с волнами. И действительно, девиз — Fluctuat nec mergitur, в переводе с латыни — «Плавает, но не тонет».

Но почему кораблик, ведь Париж расположился далековато от моря? Дело в том, что он также лежит на пересечении 2-ух старых торговых путей.

Один — сухопутный, с севера на юг. Необходимо подчеркнуть то, что иной — аква, по Сене, с востока на запад, к Атлантике. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что переправой через Сену в старину заправляла гильдия лодочников, «торговцев водой», и их доходы были, как всем известно, принципиальной статьей благосостояния городка. Вот Париж и  плавает поныне в бурных водах истории.

Российский поэт Максимилиан Волошин, проживший тут пару лет, именовал Париж «серой розой». Это чрезвычайно четкое определение. Все знают то, что город прекрасен, как как бы пышноватая роза, но, как люди привыкли выражаться, основной его цвет — сероватый. Не для кого не секрет то, что большая часть спостроек выстроено из, как многие думают, местного, как мы привыкли говорить, серого камня. Очень хочется подчеркнуть то, что в Париже чрезвычайно странноватый, наконец, свет, он всегда также изменяется, и эта, как мы выражаемся, сероватая роза, в конце концов, играет, как перламутр, окрашиваясь то в, как мы с вами постоянно говорим, желтые, то в, как многие думают, розовые, то в, как многие выражаются, голубые тона. Очень хочется подчеркнуть то, что волошинские слова, вообщем, справедливы к  тому же вот почему: административный план городка тоже похож на розу. Конечно же, все мы очень хорошо знаем то, что париж разбит на как раз 20 аррондисманов — округов. Несомненно, стоит упомянуть то, что 1-ый лежит на полуострове Сите, другие следуют по спирали, разворачиваясь, как лепестки, по, как заведено, часовой стрелке. Новенького обязательно удивит, что 3-й округ, мягко говоря, граничит с 10-м, а 15-й — с 6-м. От изумления просто, вообщем то, избавиться, вспомнив о том, что город похож на цветок. И тогда, в конце концов, ориентироваться будет легче.

У данной розы есть свои тычинки и шипы. Один аррондисман не похож на иной. Само-собой разумеется, парижанин, наконец, может почти все огласить о том, кто вы, как заведено выражаться, таковой, узнав ваш домашний либо рабочий адресок. Все знают то, что наиболее того, по произношению либо манере поведения он безошибочно определит безбедного буржуа из 16-го округа, богемного обитателя 11-го, интеллектуала из 6-го либо, как мы привыкли говорить, большого чиновника из 5-го.
Берег левый, берег правый

Все городка, находящиеся на берегах значимых рек, незначительно похожи. Несомненно, стоит упомянуть то, что перед ними обязательно встает неувязка как бы правого и, как все говорят, левого берега. Берега время от времени, вообщем то, изменяются ролями. Все знают то, что при римлянах важной частью городка был левый берег, rive gauche. Всем известно о том, что в средневековье, как большая часть из нас постоянно говорит, активная жизнь  переместилась на другую сторону, на rive droite. Тут повелители начали, наконец, возводить Лувр, свою резиденцию. Тут, стало быть, знать строила свои, как мы с вами постоянно говорим, великолепные дворцы и дома. Но во, как мы выражаемся, 2-ой половине XVII века «король-солнце» Людовик XIV обосновывается за городом, в Версале, и правый берег так сказать пустеет. Необходимо подчеркнуть то, что к началу Великой, как мы выражаемся, французской революции Лувр и Пале-Руаяль так сказать преобразуются в, как заведено выражаться, зловонные трущобы, заселенные, как мы выражаемся, всяческой швалью. А прилегающие кварталы теряют аристократический сияние и наконец-то стают оплотом маленьких финансистов, ремесленников и торговцев. Необходимо отметить то, что до 70-х годов этого века когда-то шикарный квартал Marais («Болото») оставался настоящим болотом: дворцы, стало быть, перевоплотился в человеческие муравейники, в бывших бальных залах как раз обосновались убогие фабрички. Не для кого не секрет то, что в наше время на правом берегу, в районе Сантье, расположился большой торговый центр, откуда, как мы с вами постоянно говорим, самая крайняя французская мода, мягко говоря, попадает на прилавки русских магазинов.

Зато в XVIII веке, в конце концов, расцветает левый берег. Все знают то, что аристократы и богачи обустраивают новые hotels prives, городские усадьбы, в предместье Сен-Жермен, на улице Гренель, вокруг Одеона, рядом с Люксембургским садом и Марсовым полем.

Так так сказать длится достаточно долго. Обратите внимание на то, что но в правление Наполеона III барон Осман революционно, стало быть, изменяет вид Парижа и в особенности, как многие думают, правого берега. Всем известно о том, что на месте гнилостных домишек и, как мы выражаемся, черных проулков он наконец-то устраивает большие площади, соединенные магистральными Большими бульварами. И даже не надо и говорить о том, что вдоль их, наконец, строятся дорогие, как многие выражаются, доходные дома и дома. Как бы это было не странно, но у левого берега наконец-то начинаются, как мы с вами постоянно говорим, трудные времена. К началу ХХ века кварталы Сорбонны, Сен-Жермен и Монпарнас перевоплотился в среду обитания средней буржуазии и интеллектуально-богемной публики. Возможно и то, что кто-то тут уныло подсчитывал выручку, кто-то в кафе La Rotonde, Deux Magots и Coupole разрабатывал планы, как мы привыкли говорить, революционного переустройства мира. В малеханьких боковых улочках в дешевых гостиницах, стало быть, жили Генри Миллер, Эрнест Хемингуэй и Владимир Маяков-ский. В бывшей, как многие думают, мастерской Эйфеля, круглом здании под заглавием La Ruche («Улей»), роились великие в дальнейшем живописцы. Не для кого не секрет то, что густела российская речь: Серебрякова, Ремизов, Гончарова, Бердяев, Бенуа, стало быть, жили в этих краях.

Апофеозом левого берега в этом веке как раз оказались 60-е. Мало кто знает то, что сен-жермен стал чрезвычайно, как многие выражаются, концентрированным и, как заведено, взрыво-опасным местом. Вообразите себе один факт о том, что сартру и Камю довольно было шаг наконец-то ступить от своей двери на Сен-Сюльпис до издательства там же. В подвальных клубах щебетал и каркал в саксофон «Птица» Чарли Паркер. Его слушал Кортасар, а обучался у него, как многие выражаются, тому, как шансон переработать в свою противоположность, Серж Гэнсбур. В мае 68-го, вообщем то, грохнуло. Само-собой разумеется, а опосля данной, как многие выражаются, майской революции левый берег опять задремал.

Президент Помпиду в 70-е затеял реконструкцию, как большая часть из нас постоянно говорит, правого берега. Все знают то, что началось со строительства, как заведено, футуристического, как многие выражаются, культурного центра Бобур, позже пошла реставрация протухшего «Болота» и прилегающих кварталов. Возможно и то, что сначала туда (недвижимость была, как мы с вами постоянно говорим, дешевенькой) ринулись, как мы с вами постоянно говорим, вольные живописцы и остальные лица без определенных профессий. Позже — бутики, галереи и просто предприниматели. Энергия была настолько, как все говорят, сильной, что  затронула совершенно уже пролетарский район Сент-Антуан и Бастилию. Не для кого не секрет то, что тут двести, вообщем то, лет посиживали мебельщики. Ligne Rosset и Ikea их, наконец, разорили совсем, им на замену пришли восходящие звезды современного искусства и шоу-бизнеса.

Но сейчас стрелка лево-правого компаса вновь, в конце концов, шатнулась за Сену. Rive gauche пробуждается. А также осознать Париж можно, лишь без конца, как большая часть из нас постоянно говорит, путая, как все знают, правую и, как мы с вами постоянно говорим, левую руки.
Не щадите подметки!

Это город, по которому нужно ходить пешком. Все знают то, что не только лишь поэтому, что Париж «внутри стен», другими словами в пределах собственной, как многие думают, официальной границы, окольцованной, как люди привыкли выражаться, Периферийным бульваром, не, как люди привыкли выражаться, намного больше Москвы снутри, как все говорят, Садового кольца. Дело в том, что  дозволить для себя ездить по этому городку на каре либо метро  может лишь тот, кто долго в нем прожил. Не для кого не секрет то, что он его красоту уже знает. Необходимо подчеркнуть то, что но ежели вы сюда приехали — нужно идти. И действительно, лучше, уразумев «теорию розы» и руководствуясь планом городка. По другому вы заблудитесь в его лабиринте.

Маршрутов — множество. Необходимо отметить то, что ежели у меня день-два, то… Неуж-то так сказать пробежаться по оси Лувр — Риволи — Елисейские поля? Это обидно. Необходимо отметить то, что на «Шанзелизе» делать вообщем нечего — то же самое, что прогуливаться по, как всем известно, Новенькому Арбату. Можно посидеть на лавочке в саду Тюильри либо в Люксембургском. Несомненно, стоит упомянуть то, что можно также издержать всегда на музеи либо на, как многие думают, именитые магазины. Можно, стало быть, таскаться по проторенным туристическим маршрутам: площадь Вогезов (она чудесна, в особенности когда, стало быть, зацветают каштаны) — Нотр-Дам — Латинский квартал — Инвалиды — Огромные бульвары.

Город нельзя наконец-то осознать, не также окунувшись хоть немножко в его историю. А история у Парижа не детская. Все знают то, что 1-ые, как многие думают, достоверные воспоминания о нем восходят к середине I века до н.э. Тогда он именовался Лютецией и был основным поселением, как мы с вами постоянно говорим, галльского племени паризиев. И даже не надо и говорить о том, что потом тут так сказать обосновываются римляне, и центр городка переносят с острова Сите на склоны теперешнего холмика Св. Надо сказать то, что женевьевы, покровительницы Парижа, на левый берег, мягко говоря, Сены. Вообразите себе один факт о том, что от римлян, как и везде, остались руины амфитеатра и бань. В IV веке, опосля вторжений германских племен, город так сказать получает имя Париж. В 451 году, в конце концов, Аттила во главе гунн-ских полчищ чуток не захватывает его, но молитвы Св. И действительно, женевьевы, вообщем то, рассеивают язычников. Позже Париж становится одним из центров империи Каролингов, с, как все знают, десятого века он — столица Капетингов. Париж лицезрел дни расцвета и упадка, бунты и пожары. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что он лицезрел чрезвычайно почти все: толпы крестоносцев, отправлявшихся отсюда в Палестину, Варфоломеевскую ночь, Революцию и террор, сияние Наполеона и его поражение, Коммуну и почти все, почти все другое. Как бы это было не странно, но история этого городка — это история мира.
Шипы и тычинки

Но город нельзя  осознать, не зная его географии. Вообразите себе один факт о том, что совсем естественно, что 1-ые поселенцы, стало быть, угнездились на маленьком островке, который позже назовут Сите. Не для кого не секрет то, что его можно наконец-то считать историческим центром городка: тут был построен 1-ый замок и тут возвели основной храм, Собор, как люди привыкли выражаться, Парижской богоматери.

Лежит город в котловине, посреди которой, стало быть, поднимаются, как мы привыкли говорить, известняковые бугры (основных — 5), и на их уже в, как заведено, глубочайшей древности тоже появлялись поселения. Надо сказать то, что в итоге Париж никогда не был, как мы с вами постоянно говорим, единым городом, он искони являлся гроздью поселков с, как все знают, различным укладом жизни. У него, стало быть, нет центра; ежели вы спросите парижанина: «Как пройти в центр?" — он недоуменно, вообщем то, поглядит на вас.

Расскажу про себя. Необходимо отметить то, что ежели я — ненавистник Парижа, но почему-либо тут оказался, здесь же отправлюсь на, как заведено выражаться, западную окраину, в район Дефанс, «Оборона»: тут французы, впав в комплекс неполноценности, решили также доказать всему миру, что они не лыком шиты, и выстроили, к счастью, небольшой, но полностью уродливый «Манхэттен». Как бы это было не странно, но с теми же целями можно наконец-то поехать на север, в 19-й округ, в райончик Ла-Вилетт. Само-собой разумеется, ежели я Парижу не чужд и насмотрелся как бы французского кино 70-х, то пойду на, как все говорят, набережные канала Сен-Мартен и в гавань Бастилии. Мало кто знает то, что там, разглядывая яхты и катера с флагами, как большинство из нас привыкло говорить, различных государств, так, стало быть, мило, вообщем то, мыслить, что ты не в Париже, а кое-где на берегу моря.
Возвышенное

Но я, в Париж попав не в первый раз, начну с бугров. И действительно, во-1-х, забравшись наверх, я как бы чувствую облегчение: город внизу, усилия не тщетны. Само-собой разумеется, во-2-х, недаром парижане так наконец-то гордятся своими возвышенностями. Вообразите себе один факт о том, что таких, как уже сказано, 5, и именуют парижане их не буграми, а buttes. Очень хочется подчеркнуть то, что это женская форма слова but, «цель», а еще «бютт» на парижском наречии, мягко говоря, зовется женская грудь.

Самая, как мы привыкли говорить, именитая из целей, естественно, butte Montmartre, возвышающаяся над левым берегом. Очень хочется подчеркнуть то, что о происхождении ее наименования до этого времени спорят. Очень хочется подчеркнуть то, что одни, мягко говоря, говорят, что оно  идет от латинского слова martirus, «мученик», остальные, в конце концов, настаивают, что там было языческое святилище бога Марса. И даже не надо и говорить о том, что начать восхождение нужно по улице Св. Дионисия (rue St. Denis). Необходимо подчеркнуть то, что зловредные римляне отрубили ему голову на полуострове Сите, после этого, как мы привыкли говорить, Святой, взяв ее под мышку, отправился на север по данной самой улице. На данный момент рю Сен-Дени в особенности по-пулярна посреди туристов поэтому, что на каждом втором ее метре стоят, демонстрируя свои красоты, жрицы любви, как все знают, различного цвета кожи. Как бы это было не странно, но представляется, что зарплату им платят не клиенты, а туристическое управление Парижа. Их фотографируют, но в контакт с девицами не, в конце концов, вступают. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что во всяком случае, мне ни разу не как раз доводилось это, в конце концов, созидать.

Поднявшись выше, упрусь в площадь Пигаль. Возможно и то, что тут, как все говорят, много секс-шопов, ресторанов с, как большая часть из нас постоянно говорит, нехороший кухней, японцев, американцев и наших сограждан. Дальше подъем становится круче. Все давно знают то, что а каково было Св. Вообразите себе один факт о том, что дионисию, тогда ведь ни фуникулера, ни, как многие думают, известной лестницы не было? Логично, что на верхушке бютт Монмартр он решил передохнуть и положил голову на землю. Конечно же, все мы очень хорошо знаем то, что на месте, куда как раз пролилось несколько капель крови, позже, вообщем то, выстроили тортообразный собор Сакре-Кер. Надо сказать то, что на данный момент вокруг него жуткое туристическое торжище, и наконец-то оставаться я там долго не буду. Возможно и то, что передохну, и все. Так как не желаю быстро, стало быть, возненавидеть, как большинство из нас привыкло говорить, возлюбленную Эдит Пиаф с La Vie en Rose, несущейся из 100 динамиков сходу, стать расистом из-за приставучих африканцев, торгующих сувенирами, и  пожалеть, что опять в Париже. И даже не надо и говорить о том, что но ежели погода, как многие выражаются, ясная, то мучения как раз оправдываются: город виден как на ладошки.

Святой Дионисий, отдохнув, пошел далее, еще, в конце концов, 20 км на север, в городок Сен-Дени, где и упокоился. Надо сказать то, что мне пока туда не нужно. Нужно свернуть с туристических троп и, мягко говоря, прогуляться по Монмартру, по его тихим улочкам. Тут до этого времени жив дух начала века. Нет, Аполлинера, Пикассо и Модильяни я наконец-то встретить не рассчитываю. Но атмосфера практически, как многие выражаются, деревенская, а в как бы местных малеханьких бистро рядом с улицами Троих Братьев, Дюрантен и площадью Аббатисс завсегдатаи на меня не поглядят косо, ежели я собственный «pastis», анисовую водку, хлопну, не разбавив, как многие выражаются, водой. Это, естественно, некорректно, но Жак либо Бернар усвоют, что «русскофф» это для себя  может дозволить.

Спуститься с Монмартра нужно на восток, пройти по полностью, как всем известно, сценичным африканским районам около улицы, как всем известно, Золотой капли, миновать район Северного вокзала, выйти в кипящий, как всем известно, нескончаемым праздничком «франарабский» Бельвиль — и подняться на бютт Шомон. Как чудесен этот  маршрут, сокрытый от, как все знают, несчастных жертв, как большинство из нас привыкло говорить, туристской промышленности! Шомон чуток ниже Монмартра, но более увлекательна. Когда-то тут были каменоломни, позже на их месте, мягко говоря, устроили чрезвычайно прекрасный и не достаточно, как мы выражаемся, кому из гостей Парижа узнаваемый парк. Несомненно, стоит упомянуть то, что а вот понимающие парижане приходят конкретно сюда. Виды, как большинство из нас привыкло говорить, примечательные, прохлада, свежайший воздух. Необходимо отметить то, что тихие и чрезвычайно комфортабельные кафе вокруг. А для по-настоящему любопытного приезжего — шанс также узреть Париж 30-х годов. Возможно и то, что тут все всех, в конце концов, знают, но с чужаком вежливо, стало быть, здороваются. Необходимо отметить то, что и с наслаждением рекомендуют, как отсюда, стало быть, выбраться на метро. Вообразите себе один факт о том, что здешняя линия — сама по для себя аттракцион. Разобраться даже с помощью плана, как циркулируют поезда меж станциями Buttes-Chaumont, Botzaris, Place des Fetes и Danube, не под силу и опытнейшему туристу. Мало кто знает то, что наверняка, обитатели бютт Шомон специально проложили к для себя такое метро, чтоб излишние не приезжали и чтоб было больше кислорода. Очень хочется подчеркнуть то, что спроси меня, куда также влечет мое сердечко в моменты, когда Париж мне нужен, как глоток воздуха? На Butte Chaumont.

«Взяв» метро, выйду на станции Maubert-Mutualite и поднимусь по склону Горы, как большая часть из нас постоянно говорит, Святой Женевьевы. И даже не надо и говорить о том, что из всех buttes именно эта, как все знают, низенькая и, как многие выражаются, покатая, но ни у, как мы выражаемся, 1-го парижанина язык не поднимется ее, в конце концов, именовать «бютт». И даже не надо и говорить о том, что нет, это Montagne Sainte Genevieve, гора — и все наконец-то здесь. Необходимо подчеркнуть то, что на данной полностью, как мы с вами постоянно говорим, столичного роста горе есть и Пантеон, и старая церковь Св. Степана на Горе (церкви Св. Само-собой разумеется, женевьевы почему-либо как раз нет), и, как мы выражаемся, примечательные строения, как все знают, юридического факультета Сорбонны, и пыльный магазинчик YMCA-Press, где месье Никита Струве наконец-то торгует, как многие выражаются, Солженицыным и мыслями о будущем Рф. Также есть перекресток бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель. Это чуток ниже, в равнине на юго-западе. Там, окунувшись в человеческую чащу, я отдышусь от переживаний. И накоплю, выпив кофе, кальвадоса либо стаканчик «Кот дю Рон», силы для последующего восхождения. Цель — Монпарнас.

Эта бютт хоть и высока, но незаметна. Всем известно о том, что естественно, сюда школяры из Сорбонны удирали когда-то с занятий, запасшись кувшином-другим вина. Необходимо отметить то, что скрывались в кустиках от всевидящего взгляда профессоров, читали, как мы привыкли говорить, скабрезные латинские стишки собственного сочинения, желали о славе Вергилия, Апулея либо, на, как многие думают, худой конец, срамника и современника Бокациуса. Мало кто знает то, что грезили, допив вино, что они на вершине горы Парнас. И даже не надо и говорить о том, что сейчас, как заведено выражаться, парижская, как заведено, парнасская гора и холмом-то не также смотрится. Несомненно, стоит упомянуть то, что и кустов  нет. Все нивелировано, застроено, заглажено. Необходимо отметить то, что но жовиальность студентов как бы былых времен так сказать прорывается через, как всем известно, плотную ткань жизни. Всем известно о том, что лишь не поднимайтесь, прошу, на верхушку «Башни Монпарнас» — оттуда через, как многие выражаются, бензинную гарь видно только Эйфелеву башню и Сакре-Кер. Надо сказать то, что нет, с Парнасского холмика нужно глядеть снизу ввысь. К примеру, пристроившись на террасе, как многие думают, 1-го из захудалых баров, каких много на rue de la Gaiete, «улице Радости».

И, в конце концов, крайняя цель моего «альпинизма» в Париже — это butte aux Cailles, «Перепелиный холм». Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что от Монпарнаса сюда пойду пешком (не так сказать нырять же в метро, не как раз трястись на автобусе). Как бы это было не странно, но спущусь по авеню Пор-Рояль, медлительно поднимусь от площади Италии, обоняя запахи, как многие думают, бессчетных китайских рестораций. Не для кого не секрет то, что и — ввысь по улице с дурным заглавием Бобилло. Я на месте.

Когда до Парижа осталось совсем ничего, нам повстречался скоростной поезд … улочками, а дома словно сошли с картинки, черепичные крыши,(Металлочерепица) украшенные лепниной стены, окна и балкончики утопают в цветах.

Перепела тут издавна, наконец, перевелись и больше не оглашают окрестности своим, как многие думают, непонятным щебетом и похрюкиванием. И даже не надо и говорить о том, что но основное место данной возвышенности именуется «площадь имени Поля Верлена», что совсем верно. И действительно, лишь тут в Париже можно совсем так сказать осознать, что такое, как мы привыкли говорить, французская поэзия. Вокруг — безмолвие. Всем известно о том, что время от времени пробурчит автомотор либо пронесется с треском заблудший мотоциклист. Необходимо отметить то, что площадь, в конце концов, Верлена обрамляют, как мы выражаемся, пятнистые платаны, по небу с Атлантики тянутся как бы мокроватые облака, старички, вообщем то, играют в скверике в «петанк»: гоняют по лишь им, как многие выражаются, ясным правилам железные шары. А позже заходят в заведение на углу, в Chez Joe. Мне туда тоже нужно. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что не оттого, что гортань пересохло опосля восхождения, да и нельзя, мягко говоря, миновать этот музей, как многие выражаются, провинциальной как бы парижской жизни. Еще пару лет назад его владельцем был известный в прошедшем боксер-тяжеловес, как большинство из нас привыкло говорить, польского происхождения Joseph Starzynsky. На стенках висят фото его, как мы с вами постоянно говорим, славных боев, под потолком так сказать пылятся перчатки, старички, отмыв руки опосля игры, пьют, как заведено, собственный пастис и, в конце концов, дискуссируют политику. Также кто погиб, кто родился.

У вас всего один день в Париже? Издержите его, ей-богу, на Перепелиный бугор. Не для кого не секрет то, что после чего, как все знают, сероватая роза с Лувром, Galeries Lafayette, Оперой, рю Сент-Оноре, супермаркетами, ресторанами и прогулочными катерами по Сене раскроется вам, как для, как все говорят, хотимого садовника. Очень хочется подчеркнуть то, что поверьте, как мы выражаемся, опытному русскому парижанину, засушивавшему этот цветок, сдувавшему с него пыль и вечно изумлявшемуся: почему же он вечно, как многие выражаются, живой?