Архив Февраль 2008

Несколько лет тому назад по приглашению французских коллег, сторонников педагогики Френе, я впервые оказалась во Франции вместе с другими участниками международной стажировки. Удивляться приходилось буквально всему, но самое яркое впечатление на нас произвел предновогодний Париж.

К рождеству и Новому году французы начинают готовиться еще в середине ноября, поэтому не удивительно, что первое декабря во Франции - это уже первый предновогодний праздник, расцвеченный всеми красками европейской зимы. На площадях и маленьких улочках, возле солидных зданий с внушительной архитектурой и маленьких учреждений начинают устанавливать елки - голубые, зеленые, серебристые, с огромными красными бантами, шарами и колокольчиками. Любой прохожий может принять в участие в украшении этих синтетических красавиц, потрогать руками дорогие игрушки. Никто не срывает их, не берет себе "на память". Кроме того, на елку можно повесить поздравительную открытку, и она обязательно дойдет до адресата. Здесь красота доступна каждому, к ней все привыкли, и поэтому украшения елки радуют собой парижан до окончания всех новогодних праздников.

Отсутствие снега в столице Франции никого не смущает. Здесь его не бывает по несколько лет кряду, поэтому приходиться осыпать живые и пластмассовые ели искусственным снегом, который радужно искрится в лучах огромных зеркальных шаров, подвешенных на многочисленных опорах.

Особенно радуются наступающим праздникам французские дети, потому что в эти дни для них устраиваются приемы во всех мэриях крупных и провинциальных городов, в различных департаментах да и просто на площадях возле сверкающих елок. Можно прийти на импровизированный праздник со своим другом или целым классом, школой, и вам обязательно предоставят микрофон, терпеливо выслушают ваше нестройное пение или сбивчивый рассказ, но в награду все равно получите заветный рождественский сапожок от Санта-Клауса и гром аплодисментов от публики.

Роскошь непринужденного человеческого общения в Париже соперничает с роскошью и великолепием его праздничного убранства. Выдумка и тонкий вкус, с которыми оформлены витрины шикарных магазинов и мелких бутиков, балконы домов и декоративные арки на бульварах, потрясают воображение и говорят о любви жителей столицы к родному дому или месту своей работы, об их умении радоваться жизни.

В Латинском квартале, например, есть небольшая (по меркам Парижа) улочка, на каждом квадратном метре которой, как мне показалось, располагаются, по крайней мере, 2-3 маленьких ресторанчика. Может быть, это и преувеличение, но ничего живописнее и ароматнее этой торговой тесноты мне прежде не приходилось видеть: метр, полтора и уже вход в новый ресторан, куда вас настойчиво приглашают так называемые "зазывалы". В невообразимом шуме разноязычной толпы и гремящей музыки уличных музыкантов, пытаясь, перекричать друг друга, они рекламируют только свою кухню - японскую, китайскую, английскую и т. п. Желающих отведать кулинарные изыски всегда предостаточно, рестораны "переполнены", поскольку зачастую в них помещается всего лишь один столик на двоих

Французские коллеги пригласили нас в один из таких ресторанчиков со скромным названием "У моей бабушки".

Уважение к своим родословным корням французы проносят через всю жизнь. Когда мы вошли в ресторан, то сразу заметили увитый новогодней елочной мишурой портрет бабушки хозяина ресторана, жившей еще в XIX веке. Хозяин сам подавал нам фирменные блины (галеты) с икрой, грибами и сыром. Он предварительно обдавал блины спиртом и поджигал их перед нашими изумленными глазами. Когда этот фейерверк гас, мы с робостью приступали к блинам.

Легкое вино, которым нас угощали, имело тонкий аромат и отменный вкус. Кстати, за бокалом вина или стаканчиком "панаше" (пиво с лимонадом) французы могут сидеть часами, обмениваясь новостями, насвистывая какой-нибудь простенький мотивчик и выкуривая одну за другой хорошие сигареты. Сигареты друг у друга никто не одалживает. Каждый курит только свою любимую марку сигарет.

После ресторана, где все очень дорого, как правило, кто-нибудь из компании приглашает друзей к себе домой. И здесь, если вы уважаемый человек, щедрости прижимистых французов нет предела. Разъезжаются гости обычно после двух часов ночи. Некоторые из них, по традиции, едут к трем часам в один из ночных клубов играть в бридж. Приезжают под утро, но на следующий день без опозданий приходят на работу свежими, бодрыми и сохраняют эту внешнюю неутомимость до конца рабочего дня. Как это им удается, осталось для нас одной из загадок их национального характера.

Но вернемся к предновогоднему Парижу. Самая его блистательная и неповторимая улица - это, конечно же, Елисейские поля, заканчивающаяся Триумфальной аркой. Ночью деревья вдоль этой магистрали вспыхивают гирляндами ослепительных огней, и тогда кажется, будто это горящие свечи бегут вслед за нашей машиной, мчащейся в бесконечном потоке "Пежо", "Рено" и "Ситроенов".

Несмотря на поздний час, на тротуарах Елисейских полей много гуляющих пар. Из-за теплой погоды некоторые кафе-бистро обслуживают посетителей прямо за столиками на улице. Открыты двери цветочных магазинов. По-всюду неоновые огни реклам. Это совершенно другой мир. Это абсолютно другая жизнь.

Нисколько не претендуя на нее, мы подъезжаем к площади Трокадеро, чтобы полюбоваться истинной королевой Франции - Эйфелевой башней. Днем это обыкновенная ажурная металлическая конструкция, а с приходом ночи в лучах направленных на нее прожекторов башня преображается в сказочно-красивый символ Франции. Ее золотая игла величественно царит над фантастическим морем мерцающих огней ночного города, и ты паришь над ним вместе с нею.

И если уж опускаться на грешную землю, то лучше всего на набережную Сены. Зимой вода в Сене буро-зеленая, мутная, а сама река - неприветливая. Но совершать прогулки вдоль набережных Сены, не раз воспетых французскими шансонье, всегда ни с чем не сравнимое удовольствие. Здесь в любую погоду открыты маленькие лавочки букинистов и антикваров, где всего за несколько франков можно приобрести какую-нибудь вещицу на память о Париже. Спустившись вниз по каменным ступенькам, можно подойти к самой воде и окунуть руку в прохладу речной волны, сфотографироваться на фоне прогулочной яхты, проследовать за вальяжным парижским псом, остриженным по последней моде.

А вот смешной клоун (по сути, это уже немолодой актер, подрабатывающий на улице). У него на голове какая-то странная шляпа со свисающими шнурками. Приглядевшись, мы увидели, что это не шнурки, а хвостики белых дрессированных мышей, которые плотным кружком сидели на широких полях шляпы. В руках у клоуна была длинная жестяная трубка, в которую он поочереди запихивал и вытаскивал белых кроликов. В чем заключался его фокус, мы так и не поняли. Да и сам клоун, наверное, не претендовал на Дэвида Копперфильда. Просто ему было весело, он наслаждался общением с публикой, сосредоточившись на самом процессе, а не на его конечном результате - получить несколько франков на баночку пива или горячую булочку.

Также бесхитростны в своем ремесле и уличные художники Монмартра. Они гораздо больше времени проводят в кафе напротив, чем на своем рабочем "пяточке". "Мадам, силь ву пле!" И если мадам уходит от предложения иметь свой портрет за несколько десятков франков, то "бедный" художник относится к этому с пониманием и устремляет свой взгляд на другую мадам. Такова "се ля ви".

Ну, а нам остается лишь пройти мимо устремленного в небо собора Нотр-Дам-де-Пари и остановиться на несколько минут на мосту, чтобы вспомнить, как проплывали под ним маленькие суда с открытыми верхними палубами, на которых звучала музыка Парижа, и огни иллюминации на миг высвечивали счастливые и жизнерадостные лица тех, кому повезло родиться или побывать в стране, которая заботится о своих гражданах независимо от погоды и праздничных дней, и граждане любят ее за это. И, вспомнив об этом, бросим в воды Сены монетку, чтобы еще раз вернуться в этот город, подернутый сиреневой дымкой воздуха, напоенного запахом дорогих духов, черного кофе и жаре-ных каштанов. Вернуться и сказать при встрече: "Здравствуй, Париж! Ты действительно праздник, который всегда со мной!"

Зеленые луга и яблоневые сады Нормандии прекрасны, когда ветер с Северного моря приносит на них легкую, перламутровую дымку. Бледно-голубое небо начинает отсвечивать розоватыми тонами, трава голубеет, и тем ярче светятся, как горящее солнце, ярчайше-желтые поля цветущей сурепки.

Этот край, получивший свое имя благодаря пришельцам из далекой Скандинавии, давным-давно обосновавшимся в этих краях, удивителен. Здесь романский южный темперамент вступает в уравновешенный союз с северной флегматичной рассудительностью. Здесь любят трудиться и любят веселиться. И то, и другое делают в меру. И очень любят — впрочем, как везде во Франции, вкусно поесть и выпить. На весь мир знаменит нормандский камамбер (а другого и быть не может, только камамбер, сделанный в Нормандии, имеет гордое право носить это название). Наверно, только здесь трава, напитанная влажным воздухом и дыханием моря, и может стать тем чудесным снадобьем, которое потом превращается тучными нормандскими коровками в ароматное, пахнущее утренним лугом молоко. Только здесь из местных яблок возможно приготовить игристый, легкий, с живым фруктовым вкусом сидр. И только нормандский сидр может носить имя «Cidre» . Как и «Calvados» , знаменитая на весь мир яблочная водка. А какое здесь печенье!

Не говоря уж, естественно, о пресловутом сдержанном, но столь достойном и теплом нормандском радушии, об очаровательных деревеньках и городках с их готическими церквами, шиферными крышами и множеством кафе и бистро, где так приятно провести час-другой за разговором и чашкой кофе или рюмочкой «кальва»…

Но этот край немыслим без моря, без того моря, по волнам которого когда-то прибыли сюда предки современных нормандцев. Берег Ла-Манша, «Рукава» , эта цепочка городов и городков, портов и крошечных гаваней. Ле-Трепор, Дьепп, Фекан, Гавр, Онфлер, Шербур… Здесь живут люди, чье существование невозможно без моря, без его соленого дыхания. Сейчас это уже не суровые моряки и корсары былых веков. Это мирные, гостеприимные люди, привычные к тому, что их родные места стали одним из любимых мест отдыха парижан — от столицы до берега всего-то час с небольшим езды — и сотен тысяч туристов из множества стран. Но традиции сохраняются. Нельзя представить себе берег Нормандии без его рыбачьих гаваней.

Да, теперь это не парусные шаланды, на которых выходили в море деды нынешних рыбаков. Сегодня лодки оснащены мощными моторами, радио, а часто и бортовыми компьютерами. Но море есть море. И до сих пор рыбак, выходя на ловлю, частенько приносит молитву о благополучном возвращении. А выходить из гавани надо: рыба — это один из источников экономического равновесия Нормандии. И точно так же, как когда-то, рано утром или после полудня гремят якорные цепи и летят на палубу корабельные концы, а рыбаки, руководствуясь вековым опытом и профессиональной интуицией, выходят на добычу. Чтобы потом вернуться со свежайшим уловом. Они часто теперь жалуются: «Море стало не то, рыбы меньше, труднее жить…» . Наверно, они правы, им лучше знать. Но все равно, зрелище возвращения лодок и шхун к причалу, в городскую гавань, поражает.

Снова гремят цепи, и рыбаки, крепкие мужчины с обветренными лицами и хриплыми голосами, начинают выгружать улов. Обычно в портовых нормандских городах пристань находится в сердце города: прямо у черты причала стройной чередой поднимаются старинные дома и бурлит городская жизнь. Десятки магазинов, кафе, ресторанчиков, тысячи празднослоняющихся туристов и озабоченных будничными делами местных жителей. И тут же рыбный рынок. Большая часть улова потом отправится дальше от моря — в Париж и другие города и веси Франции. Но часть будет продана тут же, прямо у плещущихся морских волн. Пахнет морем, пахнет свежей рыбой, раздаются возгласы продавцов. И кажется, будто ты находишься одновременно в сегодня — в самом конце ХХ века, и где-то во временах героев «Тружеников моря» Виктора Гюго.

А что за товар! Не мне описывать сверкание рыбной чешуи, эти горы и напластования плодов моря, разложенных на льду, украшенных свежей зеленью, эти корзины с моллюсками. Все это надо видеть.

Великий русский язык, конечно, могуч и богат. Но надо быть ихтиологом, чтобы знать названия всех этих рыб, рыбин и рыбешек. Да и помогут ли научные названия, когда вы любуетесь этим изобилием? Здесь и макрель, и розоватая «руссетт» , и плоская серая, в оранжеватых крапинках «соль» , и серебристо-золотая «мюле» , и свежая сельдь, и «тюрбо» , и окуни, и морской судак, и широкогубый «бар-де-мер» .

Тут же выставка-продажа моллюсков, ассортимент которой описать еще труднее. Мешки, набитые «coquilles St. Jacques» — ракушками Св. Иакова (это просто наши гребешки). Плетенки, в которых на льду любовно разложены «бигурно» , «кок» , «палурд» и прочие «клам» и, разумеется, мидии, мидии, мидии и устрицы, устрицы, устрицы.

Продавец рыбы на месте по вашему желанию жестом, достойным Дэвида Копперфилда, разделает покупаемое вами морское создание, объяснит, как надо наилучшим образом его приготовить: «Еще моя бабушка так делала» — и вы, изумившись совершенству этого рыбацко-рыночного спектакля, отправитесь восвояси готовить «соль» (кажется, по-нашему эта камбала называется «морской язык» ) так, как вам посоветовал мсье Поль или мсье Жан-Жак.

А наутро — опять загремят якорные цепи, и нормандские рыбаки снова отправятся в море за урожаем. И снова на зеленые луга Нормандии будет веять свежий и бодрящий морской ветер.

Говорят, что историю Франции лучше всего изучать по произведениям Александра Дюма-отца, самое известное из которых — роман «Три мушкетера» . Взяв за образец столь популярные в Петербурге экскурсии по местам героев Пушкина, Гоголя или Достоевского, попробуем прогуляться по Парижу д'Артаньяна и его друзей.

Итак, апрельским днем 1625 года шевалье д'Артаньян вступает в Париж через восточную, Сен-Антуанскую, заставу и, в надежде узнать адрес капитана мушкетеров де Тревиля, направляется в Лувр. Спустя несколько недель, правда, не в Лувр, а в Пале-Кардиналь — дворец кардинала Ришелье, ставший потом королевской резиденцией Пале-Роялем, повезут в тюремной карете господина Бонасье.

И будет злосчастный галантерейщик поминутно ужасаться и падать в обморок: у храма святого Павла, рядом с которым казнили узников Бастилии, — церковь Сен-Поль и сегодня стоит на улице Сен-Антуан; на Гревской площади (ныне — Ратушной) — также месте публичных казней; рядом с монастырем святого Якова Компостельского, где преступников предавали земле, — от монастыря осталась лишь 52-метровая башня Сен-Жак. Пройдет время, и во дворце Пале-Рояль окажется д'Артаньян: его пригласит на аудиенцию сам всесильный кардинал, ныне взирающий на Париж с высоты городской Ратуши: статуя «Красного Герцога» — одно из 136 изображений великих французов, украшающих фасад Отеля-де-Виль. Впрочем, Ришелье узнал бы Ратушу, в которой, кстати, состоялся Мерлезонский балет, завершивший историю с алмазными подвесками, едва ли: здание, разбомбленное войсками Бисмарка во время осады Парижа пруссаками в 1870 году и сожженное Парижской Коммуной в 1871-м, облик 1620-х годов утратило. Александр Дюма (1803 — 1870) писал «Трех мушкетеров» в 1844 году. «Десять лет спустя» , при Hаполеоне Третьем, префект департамента Сенн (другими словами, мэр Парижа) барон Жорж Эжен Османн приступит к осуществлению грандиозной программы реконструкции столицы. Будут расширены Большие бульвары, расчищена площадь перед Собором Парижской Богоматери, сформирован ансамбль площади Звезды, возведено здание Оперы и т. д. Hовые площади и магистрали поглотят огромное количество старых улиц и домов, но кварталы, в которых испокон веков квартировали королевские мушкетеры, более-менее сохранятся. Их территориально очертил сам Дюма в главе седьмой первой части романа: «От Люксембурга до площади Сен-Сюльпис или от улицы Старой Голубятни до Люксембурга» .

…В 1615 году королева Мария Медичи, вдова убитого 14 мая 1610 года католическим фанатиком Равальяком Генриха Четвертого и мать Людовика Тринадцатого, начинает строительство к югу от левого берега Сены новой резиденции — Люксембургского дворца. К середине 1620-х гг. —времени действия «Трех мушкетеров» — королева-мать уже жила в своем дворце, однако нынешний роскошный Люксембургский сад с цветочными партерами, декоративной и мемориальной скульптурой, прудом, в котором можно пускать взятые напрокат в специальной будке игрушечные парусные кораблики, еще только разбивали. Пустырь позади Люксембургского дворца стал местом дуэли «англичан и французов» , с которой начинается вторая часть романа Дюма.

Вдоль Люксембургских сада и дворца пролегает улица Вожирар; как утверждают парижане, — самая длинная улица города. Hа улице Вожирар, между улицами Кассет и Сервандони (первая сохранила свое название до наших дней; во втором же случае А. Дюма почему-то употребил «послемушкетерское» наименование улицы Могильщиков), в уютном флигеле жил Арамис. С улицы Вожирар сворачиваем направо. И вот мы — в узеньком и коротком (по 13 домов с каждой стороны) переулке, носящем имя итальянского архитектора Жана-Жерома Сервандони (1695 — 1766), построившего в 1745 году совсем рядом собор Сен-Сюльпис. Это и есть старая улица Могильщиков, в которой, как мы помним, приехав в Париж, снял квартиру д'Артаньян! Здание под номером 11 ничуть не похоже на двухэтажный с мансардой домик Бонасье, но брусчатка мостовой, несомненно, помнит и звон шпаги д'Артаньяна, и нежный шелест платья госпожи Бонасье, и стук башмаков лакея Планше. Параллельно улице Могильщиков (Сервандони) к площади Сен-Сюльпис выходит улица Феру, также сохранившая историческую планировку; здесь жил Атос. А вот улица Вье Коломбье (Старой Голубятни), с автобусами и относительно широкими проезжей частью и тротуарами, явно проложена заново и застроена домами XIX века. Значит, нет уже не только «большой и на вид роскошной» квартиры Портоса, но и особняка господина де Тревиля, капитана мушкетеров. Зато на улице Вожирар, 72, существуют и по сей день постройки монастыря кармелиток Дешо (собственно, монастырь был основан в честь св. Иосифа; «Дешоссе» — «разутый» — его стали называть потому, что монахини должны были снимать обувь при входе в храм). Мемориальная доска на стене гласит, что 2 сентября 1792 года в превращенном революцией в тюрьму монастыре были казнены 114 священников. Пустырь же возле монастыря, ставший по воле автора романа ареной знаменитого побоища мушкетеров и гвардейцев кардинала, сейчас весь застроен…

Так что же, получается, что мушкетеры жили, любили, дрались на дуэлях лишь на небольшом пятачке, ныне зажатом между просторными и оживленными бульваром Сен-Мишель и улицей рю де Рен, ведущей к 56-этажной Монпарнасской башне, самому высокому зданию Парижа? Разумеется, нет! Действие «Трех мушкетеров» разворачивается во всем Париже. Вот Лувр — резиденция королей Франции, ныне — всемирно известный художественный музей.

Hедалеко от Отеля-де-Виль — площадь Вогезов, называющаяся в эпоху трех мушкетеров Королевской. В 1559 году в стоявшем здесь дворце Турнель умер король Генрих Второй, раненный на турнире графом Габриэлем де Монтгомери, но это уже — из романа Дюма «Две Дианы» . К 1612 году же квадратная в плане площадь была застроена тридцатью семью практически одинаковыми домами с аркадами. В том, под номером 6, где сейчас находится музей Виктора Гюго, жила… миледи. Стало быть, из этих дверей, через которые сегодня входят в музей посетители, ранним весенним утром 1627 года выбежал полуодетый д'Артаньян, потрясенный тем, что увидел на левом плече миледи. Александр Дюма пишет, что, торопясь к Атосу, д'Артаньян пробежал в смятении пол-Парижа. Попробуем представить себе этот путь… Выбежав из квартала Маре, д'Артаньян бросился в лабиринт улочек и домов, на месте которых пролегает сейчас фешенебельная улица Риволи, манящая витринами роскошных магазинов. В спину тогда еще не мушкетеру, а гвардейцу роты Дезассара, мрачно глядели серые стены Бастилии. Через сто шестьдесят с лишним лет, 14 июля 1789 года восставшие парижане возьмут Бастилию штурмом и вскоре разрушат ее до основания; в Отеле Карнавале — музее истории Парижа — будут демонстрировать макет крепости, сложенный из ее подлинных камней, а на площади Бастилии установят колонну в память жертв Июльской революции 1830 года, но д'Артаньян, убитый в 1673 году во время франко-голландской войны, об этом не узнает никогда. Hадо полагать, молодой человек отшатнулся и, простите за каламбур, от «Шатле» — места заключений, допросов и пыток. В 1850-х годах площадь Шатле была согласно программе барона Османна реконструирована; крепость, снесенную еще в начале XIX века, заменили два театра. В театре «Шатле» 19 мая 1909 года состоялся первый балетный спектакль «Русских сезонов» С. П. Дягилева; в Городском театре много лет выступала знаменитая Сара Бернар. Едва ли д'Артаньян рискнул появиться в столь экзотическом наряде перед охраняемым днем и ночью Лувром, скорее всего, он пересек Сену по мосту Менял, как раз у площади Шатле. Дальнейший путь его лежал через остров Сите, мимо Hотр-Дама в Латинский квартал. Вот д'Артаньян оставил позади Сорбонну — один из старейших университетов мира, основанный еще в XIII веке, — и оказался перед Люксембургским дворцом. Улица Феру — рядом. Оставим д'Артаньяна у Атоса и проследуем за Портосом, в отличие от своего юного друга не улепетывающим с любовного свидания, а торопящимся на него — к немолодой, но пылкой прокурорше. Супруги Кокнар жили на Медвежьей улице вблизи знаменитого рынка — «Чрева Парижа» . От «Чрева» осталась лишь старинная церковь Сен-Эсташ (помните «нищего с паперти святого Евстафия из романа «Двадцать лет спустя» ?); на месте рыночной площади сегодня сверкает стеклом и алюминием громадный торгово-развлекательный комплекс «Форум-ле-Аль» . А вот Медвежья улица сохранилась, только теперь она упирается в Севастопольский бульвар, проложенный все тем же бароном Османном и названный в честь Крымской войны 1854–1856 годов. При переходе через бульвар хорошо виден в перспективе купол префектуры полиции на острове Сите рядом с Дворцом Правосудия. Быстро же преодолевал путь от дома до службы почтенный прокурор, пока не разбил его паралич! Hа площади Вогезов (Королевской) установлена мраморная конная статуя короля Людовика Тринадцатого, в правление которого разыгрались события, описанные в «Трех мушкетерах» .

Есть в Париже и скульптурное изображение д'Артаньяна. Молодой мушкетер гордо восседает на постаменте памятника Александру Дюма-отцу на площади Мальзерб (Кретьен-Гийом Мальзерб — французский ученый и политический деятель, казненный на эшафоте 21 апреля 1794 года) на северо-западе от исторического центра Парижа. В противоположном углу той же площади — памятник Александру Дюма-сыну. Увековечение в Париже имени д'Артаньяна скульптурой не ограничивается. Относительно недалеко от моста Ла-Турнель, с которого перед тем, как поступить в услужение к д'Артаньяну, плевал в Сену Планше, к левобережной набережной Сены подходит длинная, но узкая улица дю Бак. Hа угловом доме №1 мемориальная доска: здесь жил Шарль де Батц-Кастельмор д'Артаньян, капитан королевских мушкетеров, убитый в 1673 году под Маастрихтом во время франко-голландской войны…

Всех жителей Франции можно разделить на две категории — парижане и провинциалы. Бытует мнение, для того, чтобы стать истинным парижанином, нужно прожить в Париже, по крайней мере, шесть лет. А для того, чтобы стать провинциалом, достаточно и шести часов. Именно столько времени, в среднем, нужно для того, чтобы доехать до любой точки Франции на машине или на поезде.

Каждый район Франции имеет свои особенности и местные жители, как правило, очень ими гордятся. Это могут быть и развалины старого замка, и особая порода кур, коров и лошадей. Здесь и колодец, в котором полумифическая Жанна д'Арк поила своего коня, ну и, конечно же, своё вино и собственного изготовления сыры.

В каждом районе говорят со своим лёгким акцентом и на местном жаргоне. Однако, следует сказать, что и парижане тоже не однородны. Всех их можно разделить, по крайней мере на двадцать категорий, по числу районов столицы.

Парижанину очень много говорит то, в каком именно районе города человек живёт. Если вы живёте в 18-м районе, на Монмартре, это одно. Если в пятом районе — это другое. А если в 16-м, то это уже совсем третье дело.

Для характеристики парижанина важно также знать снимает он квартиру, или это его собственность, и, конечно же, всё зависит от того, в каком районе города находится данная квартира, в супербогатом шестнадцатом или же в девятнадцатом, где большинство населения — эмигранты из стран Арабского Востока и Чёрной Африки.

Кстати, жителей пригородов также следует считать парижанами, поскольку они составляют неотъемлемую часть парижского общества.

Место жительства выбирается в зависимости от того социального слоя, к которому принадлежит столичный житель. Таких социальных слоёв в столице огромное количество.

В прямом смысле этого слова социальными слоями назвать их трудно. Скорее всего, это социальные группы или даже некие общности людей, которых объединяет определённый образ жизни. Так, в отдельную группу можно выделить, например, представителей одной профессии. Если вам говорят, что данный парижанин работник банка, то вы уже можете приблизительно представить себе образ его мышления, его вкусы, ритм жизни, увлечения, и даже то, где и как он проводит свой отпуск. То же самое можно сказать о мяснике, булочнике, сантехнике, писателе, актёре, журналисте.

Несколько слов об особом социальном слое, об особенной закрытой общности небольшой части парижан. Так, например, если нувориши выставляют своё богатство напоказ, носят дорогие часы, одеваются в самых лучших домах моды, ходят на все самые престижные концерты, выставки и приёмы, то представитель вышеупомянутого слоя, очень чётко и скрупулёзно очерчивает круг своих знакомых, свои бутики и рестораны. Он никогда не скажет где, сколько и каким образом зарабатывает. Для этих людей, важнее всего принадлежать к определённому кругу, к элите. Не к той, которая формируется в процессе развития общества, а к той, которая вроде бы существовала всегда. Представитель этой категории, никогда не скажет, что он купил загородный дом, это дурной тон. Он ответит, что этот дом всегда принадлежал его семье, даже если и был куплен пару недель до того.

Но и это не всё. Дом должен быть окружён, как минимум тремя десятками гектаров леса или других угодий. Ведь надо же где-то охотится и выпасать своих лошадей…

Прошлое, принадлежащего к этому кругу человека, должно быть почти аристократическим, но не обязательно. Он может заниматься каким угодно бизнесом, от торговли бананами, до распространения наркотиков, но у него обязательно есть хоть четвероюродная тётушка когда-то вышедшая замуж за обедневшего графа или барона. А уж если кто-то из далёких предков семьи участвовал в крестовых походах, то тут уж никаких сомнений быть не может. Этот человек безоговорочно причисляется к узкому кругу «избранных», даже если у него нет виллы на берегах Луары и квартиры в шестнадцатом районе.

Члены этой касты одеты всегда довольно скромно, однако скромность эта обманчива. На пиджаке не будет наклейки престижной — с точки зрения нуворишей — фирмы. Но опытный взгляд сразу определит работу дорогого портного, от костюма порт-а-порте.

Что же до женщин, то они одеваются не у Кристиана Диора или Ив Сен Лорана, хотя средств у них вполне достаточно. Их магазины, это «Болон», в шестом районе и «Лор Ашле» в шестнадцатом. Кроме того, для них «неприлично» рожать в восемнадцатом районе, только в шестнадцатом. Кстати у их детей существует своя собственная мода, которую можно было бы определить словами: просто, добротно и удобно.

В быту поведение представителей этого круга также отличается, и следят за этим весьма тщательно. Стоит отклониться только чуть-чуть в сторону, как тут же возникнут сомнения, а по полному ли праву вы принадлежите к данному кругу людей.

Так, например, своих родителей следует называть на «вы». Даме следует целовать руки, что выглядит совершенно глупо среди левой интеллигенции. При встрече надо обмениваться поцелуями не два, а четыре раза, как того требуют давние католические традиции семьи.

Образование у этой горстки людей должно быть самым лучшим. То есть самые престижные высшие школы Франции, но никак не Сорбонна, где учатся все, кому не лень, а по-английски принято говорить с лёгким оксфордским акцентом.

Их судьба предопределена от начала до конца. Это учёба в престижном лицее, подготовительные курсы в высшую школу, сама высшая школа, которая готовит элитные кадры общества, затем карьера, в зависимости от избранной специальности.

Женитьба для них тоже явление особенное. Надо ли уточнять, что женятся или выходят замуж только исключительно за людей своего круга.

Конечно же, можно иметь любовницу на стороне, из какого-либо другого слоя общества, однако, лучше сделать так, чтобы об этом никто и никогда не узнал. Как исключение, её даже можно пригласить в дом, но не более двух-трёх раз, иначе о вас плохо подумают, а этого допустить никак нельзя. Так же как возбраняется слишком быстро и бесцеремонно переходить с новыми знакомыми на «ты». Если вы точно не почувствуете в какой именно момент знакомства это можно сделать, то вы не человек их круга. Кроме того, следует носить на шее платочек фирмы «Гермес», авторучку «Монблан», зажигалку «Дюпон», играть в гольф, любить спорт, в особенности автогонки и ралли. Следует также регулярно появляться на теннисном турнире «Ролан Гаррос» и желательно на гостевой трибуне.

Надо любить отдых в деревне, общаться со знакомыми просто и незатейливо, никогда не показывать своих эмоций на людях и читать газету «Фигаро».

Но если всё это у вас вдруг появиться, даже если вы начнёте говорить слегка растягивая слова и всем своим видом показывать, как вы спокойно, приятно и легко живёте в собственное удовольствие, это совсем не означает, что вы можете причислить себя к этому немногочисленному кругу, ведь никого из нас с вами, уважаемый читатель, нет родственника, который бы участвовал в крестовых походах, пусть даже в качестве конюха Ричарда Львиное сердце.

Сентиментальное — это не значит сотканное из слез и вздохов. Сентиментальное — это значит полное эмоций. Полезных и положительных, сменяющих друг друга плавно и последовательно, как пейзажи за окнами автомобиля, мчащегося по отполированным французским дорогам. Дорога лечит все печали, это же научный факт.

Много ли у вас накопилось печалей к концу рабочего года? Впрочем, неважно. Я проведу вас тайным маршрутом, выстроенным так, чтобы в конце пути у вас не осталось ни одной самой маленькой усталости и ни одной самой чахленькой тоски. И, что особенно приятно, этот маршрут еще практически неизвестен нашим соотечественникам. Мы с вами будем почти первопроходцами, хотя среди французов и прочих иностранцев французская провинция давно известна как место, избавляющее от стресса. Так что все досконально продумано. Все дотошно проверено. Ни о чем не заботьтесь. Следуйте за мной.
Глава первая. Успокоение

"Щебет. Журчание. Дуновение. И чтобы никого вокруг, пожалуйста!" — так думаю я всякий июнь. Потому что всякий июнь меня отчего-то начинают сильно утомлять люди. (Впрочем, понятно отчего. Их же тут тыщи!..) И душа моя стремится отдыхать там, где их нет. Но при этом хочется ей и того, чтобы вокруг была цивилизация и ежедневная смена белых полотенец, а не сплошные белые медведи и таежный гнус. Проблема, однако, заключается в том, что обычно цивилизация и люди толкутся в одном месте, а покой с медведями прогуливаются в другом.

Но из этого правила есть, к счастью, исключения. И, может быть, самое прекрасное из них — отель Belle-Isle sur-Risle, находящийся в городишке Понт-Одемер. Он по праву занимает видное место среди уединенных отелей Европы, входящих в группу Silencehotel. (В Европе давно осознали ценность покоя. Именно покоя ищут издерганные жители Рима, Франкфурта и прочих мегаполисов. И именно покой они находят в Silencehotel. И именно за него платят деньги, нажитые в суете.) Отели-небоскребы, отели-аэропорты и отели-дирижабли уже не пользуются спросом. Пользуются спросом отели-замки.

И Belle-Isle sur-Risle, в котором всего 19 номеров, как раз и есть настоящий маленький замок, затерянный в нормандских полях-лугах-просторах. Построил его не то граф, не то виконт в 1856 году, когда вознамерился (в духе веяний времени) открыть свое дело. Размышлял он, видимо, так: "Семья должна жить неподалеку, однако привольно, уединенно и на свежем воздухе. Поблизости должен быть водоем. Вокруг должен быть парк. Деревья должны быть высокими и навевать соответственные высокие мысли".

Он был идеалист, этот не то граф, не то виконт. И, возможно, по этой причине потерпел со своим бизнесом полное фиаско. Но замок ему удался. Он стоит на берегу реки Риль, и каменные стены его увивает пушистый плющ, и по его парку размером в пять акров можно бродить часами. Когда наскучит, читать Пруста. (Лучше в подлиннике.) Река же в этом месте делает хитроумный зигзаг, образуя для замка суверенный полуостров. И благоухают розы. И щебечут птички. И почти бесплотные горничные ежедневно меняют вам полотенца, приносят в номер по утрам хрустящие круассаны и вообще ведут себя так, будто все сто лет после того, как замок переквалифицировался в отель, здесь ждали именно вас — с вашими пятью чемоданами, двумя собаками, скверным французским и милой привычкой разбрасывать по полу путеводители, пепел и носки.

Халаты, тренажеры, бассейн, белый рояль в гостиной, изысканные и неспешные ужины на веранде при свечах (отведайте сыр по-нормандски, откушайте жареные ножки новорожденных цыплят — звучит это, конечно, зверски, но как вкусно!)… Вся выпечка — домашняя, кухня — безупречная, на десерт приносят сидр или кальвадос from house. Покой входит в вашу душу и не выходит оттуда уже ни за что. Все смущавшее ее растворяется в утреннем тумане, и остается только щебет (см. выше). И вы готовы снова полюбить людей.
Глава вторая. Скромное обаяние

Трудно сказать, сколько именно времени вам потребуется провести в Belle-Isle sur-Risle, чтобы оправиться от московских будней. Но, как только это случится, берите напрокат автомобиль и отправляйтесь на экскурсию в Довиль. Довиль, с его всемирно известным дощатым пляжем-набережной, на котором вот уже много лет подряд буржуазия выгуливает свои маечки Prada, шортики Lacoste, брючки D&G и йоркширских терьеров, — то самое место, которое следует посетить в адаптационный период, когда вы возвращаетесь к людям. Ибо в Довиле никогда не бывает излишне многолюдно и слишком шумно. (Дни Фестиваля американского кино не в счет.)

Все знают про Довиль. Все слышали про Довиль. Все звезды мирового шоу-бизнеса хоть раз, но доехали до Довиля, все звезды просто бизнеса хоть раз, но оставили в довильском казино круглую сумму. И это совершенно не случайно. В отличие от городка-соседа Трувиля, рыбацкого, бедного и веселого, который был тут всегда, Довиль был построен в 1859 году — специально для того, чтобы парижская знать обрела персональный курорт, где можно было бы принимать морские ванны, не особенно страдая от солнца, и демонстрировать благосостояние, не боясь показаться бестактным. Построил его герцог Шарль де Морни, отдаленный родственник Наполеона Бонапарта, кутила и бретер. А навела его на эту светлую мысль его супруга, в девичестве княжна Трубецкая.

Традиции вдохновенного пижонства сильны в Довиле по сей день. Нет другого пляжа на свете, где большинство отдыхающих сидят не в плавках, а в пляжных костюмах от именитых дизайнеров, и нет другого курортного города, где сумки Prada и шлепанцы Salvatore Ferragamo в одноименных бутиках раскупаются с быстротой эскимо на палочке. (Что касается одежды, то особенной популярностью пользуются свитерочки в сине-белую полоску. Это своего рода униформа этого города, игра в демократичность. Играют все.) Что же до количества бутиков, то их в крохотном Довиле столько же, сколько в огромном Париже — около 3000. И, как справедливо заметила одна дама, которая проводит в Довиле десятый сезон подряд, "это единственный курортный город, где люди большую часть времени скорее одеты, чем раздеты. Но как одеты!"

Основными достопримечательностями Довиля, таким образом, являются: а) казино, где в разгар сезона проводятся чемпионаты по бриджу и куда не пускают мужчин в шортах; б) концертный зал того же казино, где выступают персонажи вроде Цезарии Эворы и Би Би Кинга; в) пляж с именными кабинками для переодевания — "имени Грегори Пека" или "имени Майкла Дугласа", которые бронируются за полгода до наступления сезона; отель Normandy, красавец и сноб, где проживали персоны, чьими именами названы теперь эти кабинки; г) личные виллы Ива Сен-Лорана и Клаудии Кардинале; д) ипподром — когда около семи вечера роскошные лошади начинают выгуливаться по кромке океана и закатное солнце раскрашивает их в цвета Петрова-Водкина, это незабываемое зрелище!

Но все это более или менее известно. Единственное, чего вы, любезный читатель, можете и не знать, так это то, что крайний столик на первой линии справа в забегаловочке Chez Miocque является излюбленным столиком Омара Шарифа, который регулярно наведывается сюда и обязательно заказывает рыбу соль. Потому что рыба соль и все остальные рыбы попадают на кухню Chez Miocque в тот же день, когда покидают глубины моря. И рыбы свежее во всей Нормандии нет. Подписаться под этим заявлением готовы все вышеперечисленные звезды, о чем свидетельствуют фотографии на стенах Chez Miocque, из которых легко сделать вывод, что его хозяин Жак Авьен — лучший друг современного мирового кинематографа.

Правда, местные скептики уверяют, что ныне все не то, что прежде, когда море подходило совсем близко к городу и ипподром стоял у самой воды — теперь его отделяет от нее целый километр. ("Морем" тут называется Атлантический океан, которому свойственны приливы и отливы. Приливы случаются около 11 часов утра, более точное время обозначено на пляжных табличках, рядом с температурой воды и воздуха. И с каждым годом количество воды, приходящей в Довиль, становится чуть-чуть меньше.) Вместе с морем, говорят скептики, уходит и слава Довиля. Может, и уходит, но тем не менее визит в этот город имеет психотерапевтический эффект: понаблюдав на набережной ухоженных старичков, которые прогуливаются, взявшись за руки, как влюбленные тинейджеры (а ногти при маникюре, головы при укладке, и солнцезащитные очки из последних коллекций), приходишь к выводу, что не стоит слишком бояться старости. Она не всегда несчастна.

…Но как все-таки приятно вернуться из этого города агрессивной роскоши в свой Belle-Isle sur-Risle, где роскошь тиха и уютна! Или для разнообразия переехать в другой замок-отель, который находится в 20 минутах езды от Довиля, в очаровательном Порт-ан-Бессене, и называется Cheneviere. Он тоже стоит в парке посреди вековых деревьев, и птички там не менее сладкоголосы, и прислуга не менее расторопна, и морские гады (простите, мидии и устрицы) не менее вкусны. И от него до Ла-Манша можно гулять пешком, а можно — верхом на лошади. И то, и другое полезно для здоровья.
Глава третья. Радость

И теперь, как писали в романах, вы созрели для радости, не так ли, читатель? Вы ждете ее и жаждете, вы требуете ее и ищете… Даю четкий ориентир: 20 километров от Понт-Одемера, а от Довиля еще ближе, всего каких-то 15 минут езды в сторону Гавра со скоростью, не противоречащей французским правилам дорожного движения, — и вы в Онфлере. А Онфлер — это радость. Это гавань, заросли мачт, небо, прошитое этими мачтами, беззаботные туристы, не отягощенные обязательным осмотром достопримечательностей, разноцветные двери домов (синие и зеленые), витрины с бутылками сидра и кальвадоса, витрины с подсолнухами, карусель и музыканты на набережной, наяривающие — что бы вы думали? — "Очи черные". И опять все ходят в полосочку, как в Довиле. Но там ходят чинно, а тут ходят весело, вот в чем разница.

Онфлер — это музыка, смешанная с масляными красками. Или, наоборот, краски, растворенные в музыке. Поэтому здесь родились Эрик Сати и Эжен Буден, и поэтому здесь предпочитали жить художники, создавая полотна "Пляж в Трувиле" и "Мол в Довиле" и предвосхищая эпоху импрессионизма.

Эти художники жили в харчевне Saint-Simeon, на холме Грас, и вид на океан просто вынуждал их браться за кисти. Они буквально ничего и поделать с собой не могли, потому что фотографии в ту пору еще не существовало, а спокойно смотреть на такую красоту не было сил. А теперь туристы, не обременяя себя мольбертами, забираются на этот холм и щелкают камерами, как воробьи клювами, жадно и беспрерывно. Но там, где раньше была харчевня, этот туристический щебет кончается и начинается птичий. Потому что теперь это вовсе никакая не харчевня, а роскошный отель Ferme Saint-Simeon. Он стоит практически в лесу. Внизу под ним — море с барашками. Вверху над ним — небо с облачками. Вокруг разлит дорогостоящий покой. И некоторые просто поселяются в этой фешенебельной харчевне, чтоб небо, море и покой были в свободном доступе. Тем более что Ferme Saint-Simeon — это одновременно еще и музей, где в лобби висят в рамочках письма Клода Моне от 26 августа 1864 года ("Mon cher Barille…"), восторги Эжена Будена от 15.05. 1896 ("Oh Saint-Simeon!..") и их полотна. Отужинав в ресторане Saint-Simeon, можно приобрести приглянувшееся произведение искусства — на память об Онфлере, так сказать. (Кстати, кулинарное искусство здесь развито так же хорошо, как изобразительное.)

…А на улочках Онфлера художники по-прежнему пытаются запечатлеть радость этого города. Стоят с кисточками наизготове и ловят. Может, кому-то удастся, и тогда его картину тоже повесят в Ferme Saint-Simeon. Так что пусть.
Глава четвертая. Наслаждение

А вам, господа, пора покинуть Нормандию и отправиться в сторону Берега Любви, чтобы предаться там всем видам наслаждений, какие наизобретало человечество за долгие годы своего существования. Берег Любви — Cote d'Amour — создан как раз для этого, и поэтому французы, эти гурманы наслаждений, ездят туда каждое лето, а некоторые даже покупают там себе квартиры, которые ждут их всю зиму так же преданно, как нас — наши дачи.

Это принято у парижан — покупать квартиры в Ла-Боле. И это правильно. Ла-Боль — один из самых красивых и самых длинных пляжей в Европе. Он тянется и тянется целых 15 километров (!) вдоль океана, широкая полоса белого песка, а океан тут теплый, и солнце щедрое, и ветерок нежный, потому что Берег Любви защищен от непогоды горами. И наслаждения тут представлены в широчайшем ассортименте.

Пару дней можно просто полежать на песочке, лениво перемещаясь от одного пляжного кафе к другому и не заботясь о том, чтобы дети (если они путешествуют с вами) не перекупались, не перегрелись и не переохладились: на пляжах Ла-Боля специально построены детские городки вроде тех, что существуют в благоустроенных московских дворах, — с батутами, на которых можно до одурения попрыгать, с горками, с которых можно до того же состояния скатываться, со всеми этими домиками-песочницами и, что самое главное, с бэби-ситтерами, весьма заботливыми. Еще эти пляжи оснащены досками для серфинга и весьма своеобразными агрегатами, похожими на те же серфы, но на колесиках. Встаешь на доску, ловишь ветер — и полный вперед! Или еще вариант — ветряной джип: четыре колеса, руль и тот же парус. (Нигде больше я не встречала подобных машин для езды по пляжу. Впрочем, и таких пляжей, на которых можно колесить на машинах, я тоже нигде не встречала.)

Следующее наслаждение Ла-Боля — центры талассотерапии. Они настолько известны, что даже Michelin упоминает их благосклонно, а это многого стоит. Двадцать пять разновидностей массажа, тридцать пять вариантов ароматерапии, сто травяных чаев, которые можно пить сидя на веранде и наблюдая за жизнью. В Thalgo La Baule есть еще специальные программы для желающих бросить курить, желающих похудеть, желающих избыть стресс и подлечить сердце. Неизвестно, действительно ли люди после этого расстаются с никотином и/или килограммами, но удовольствие получают наверняка.

Особенно мне кажется сомнительным, что в Ла-Боле можно похудеть, если сам Франсуа Миттеран приезжал сюда специально чтобы пообедать. Его расположением пользовались маленькая харчевня L'Oсean и исключительно возвышенный ресторан в Castel Marie-Louise, где высокая кухня и эрудированные официанты с явным поэтическим даром: они готовы тут же, при вас, сложить песнь о любом блюде, которое вы удостоите своим вниманием. И желающих послушать сию песнь так много, что столик лучше бронировать за три дня. Специальный аттракцион — приготовление апельсинового соуса к блинам прямо на глазах восхищенного клиента, заказавшего "crepes suzette, grand marnier". Действия официанта неуловимы, как действия хорошего фокусника. Вкус этих блинов невозможно описать. Так что насчет похудения — это все-таки вряд ли.

И наконец, сама жизнь в одном из замков-отелей Бретани (да-да, Бретани, вы не ослышались, ибо на самом деле от Ла-Боля до Бретани ближе, чем от Теплого Стана до Медведково, и французы сами не очень хорошо понимают, где же заканчивается Бретань и начинается Берег Любви) доставит вам незабываемое наслаждение. Проснуться, скажем, на вилле Domain De Rochevilaine, стоящем на скале Пен-Лан, в комнате с видом на океан, потянуться и убедиться, что жизнь прекрасна, — не за тем ли мы с вами предпринимали это путешествие, читатель?
Информация для путешественников

Когда ехать. Конечно, немедленно! Визы, билеты и аренда автомобиля. Необходима, как вы понимаете, французская виза (4 $0) и авиабилет до Парижа (около 3 $50). Машину можно взять в аренду прямо в аэропорту. (Стоимость аренды от 5 $0 до 1 $00 в день в зависимости от класса автомобиля и срока, на который вы его берете.) Для аренды необходима кредитная карточка, и, кроме того, чтобы получить машину именно того класса, который вам нужен, ее лучше забронировать заранее. И вообще, все хлопоты лучше возложить на профессионалов — туристическую компанию King Solomon. Они прекрасно ориентируются во французской провинции и подберут из множества замков-отелей тот, который подойдет именно вам. А может быть, вам захочется жить не в замке, а на собственной вилле, чтобы целиком раствориться в покое, разлитом вокруг? Это тоже возможно, утверждает King Solomon.

Расстояния. От Парижа до Понт-Одемера — около 100 км, от Понт-Одемера до Довиля — 39 км, от Понт-Одемера до Онфлера — 23 км. От Понт-Одемера до Ла-Боля расстояние около 350 км, и туда можно добраться поездом, но французские дороги хороши и развязки просты, так что, если вы любите ездить на машине, доехать туда самому не составит труда.

Что еще посмотреть. По дороге вам встретится немало мест, достойных внимания. Можно заехать на одну из ферм и посмотреть, как делаются те самые знаменитые нормандский сидр, кальвадос и сыр. Экскурсия не только познавательна, но и питательна. Кроме того, по дороге из Нормандии на Берег Любви стоит заехать в Сен-Мало. Это действительно одно из самых красивых мест на земле. И, будучи в Довиле, зайдите в Трувиль — в конце концов, туда захаживали Александр Дюма и Марсель Пруст, так что этот развеселый Трувиль тоже весьма славное местечко. А если вами овладеет охота к перемене мест, отправляйтесь смотреть замки Луары. Они того стоят. Правда, делать все это лучше в сопровождении знающего и хорошо ориентирующегося во французской провинции гида. И тут на помощь — по первому вашему зову — опять-таки может прийти King Solomon.

Где жить. Где бы вы ни остановились, в отеле-замке или на вилле, природа французской провинции, ее кухня и ее удовольствия (верховая езда, рыбалка, теннис и гольф) останутся к вашим услугам. Но имейте ввиду: замков во Франции много, но номеров в них мало (иначе какие же это замки!). Так что бронируйте себе покой и негу заранее.

Глубоко заблуждается тот, кто думает, что из всех средиземноморских курортов российские туристы предпочитают Анталью. Дескать, там дешево. Не теоретизируйте. Критерий истины, как известно, практика. А потому не ленитесь. Выберите на карте один из самых дорогих средиземноморских курортов. А именно Лазурный берег. И отправляйтесь туда. Например, в Ниццу. Не пройдете вы по набережной и ста метров, как обязательно услышите русскую речь. И в ближайшем же кафе есть большие шансы наткнуться на соотечественников. Именно здесь, на Французской Ривьере, убеждаешься: мировоззрение российских туристов изменилось. Среди них появились гурманы - те, кто вдоволь «наелся» дешевого турпродукта и сделал выбор в пользу респектабельного отдыха. Пусть реже ездить, зато вкушать лучшие блюда туристической «кухни». По крайней мере, у турфирмы «Академсервис», отправляющей туристов на Лазурный берег, это направление пользуется устойчивым спросом.

Ну, а раз уж вы оказались в Ницце, то стоит не терять времени даром и сполна насладиться солнцем, морем, изумительными видами и - само собой - настоящим сервисом, в котором французы более чем кто-либо понимают толк. Особенно если вы остановились в отеле Negresco. Прежде чем воспользоваться всеми благами, предоставляемыми пятизвездочными отелями (сами французы столь требовательны к отелям, что присудили ему всего четыре с плюсом), стоит просто походить по его коридорам и поглазеть. Если сам Лазурный берег можно назвать туристическим чудом, то Negresco - это чудо Лазурного берега. Уже в холле, когда вы будете направляться к стойке reсeption, чтобы получить ключ от номера, вашему взору предстанут витражи Гюстава Эйфеля. Дальше - больше. Риго, Минар, Арман, Кокто... Среди множества полотен, украшающих стены отеля, вам встретятся даже творения Пикассо. Именно в этом отеле предпочитал останавливаться Уинстон Черчилль. В номерах - сплошной антиквариат. Цены на проживание - соответствующие. Впрочем, любителям отдохнуть на шикарном курорте и при этом не довести семью до финансового краха «Академсервис»предлагает и более дешевые отели, вплоть до двухзвездочных.

Соседние Канны не уступают в респектабельности Ницце. Не случайно именно этот город был выбран местом проведения международных кинофестивалей. Чтобы испытать все прелести курорта, лучше всего остановиться в шикарном Carlton Inter-Continental, где во время фестивалей останавливаются все звезды кино. Но даже если этот отель вам не по карману (супер-номер для супер-звезд здесь стоит $8.000 в сутки), к известным мира сего можно приобщиться, прогулявшись по набережной Круазет, на которой оставили отпечатки своих рук самые знаменитые участники Каннского фестиваля.

Ну, а если вы игре любимых актеров предпочитаете игры азартные, то прямой вам путь в княжество Монако, расположенное все на той же Ривьере, а именно, в Монте-Карло. Здесь тоже есть свой лучший отель. Причем лучший не только в Монте-Карло и во всем Монако, но и принадлежащий к сети лучших в мире. Hotel de Paris. Роскошь, роскошь и еще раз роскошь. Плюс элегантность.

Монте-Карло притягивает поклонников азартных игр (для острастки: рядом с казино находится площадка, откуда открывается изумительный вид на море и скалы, на которые еще в прошлом веке завели обыкновение бросаться те, кому не повезло в игре). Но не только их. Ведь Монте-Карло располагает чуть ли не лучшими на всей Ривьере пляжами.

Страстных любителей яхт «Академсервис» приглашает на другой курорт Лазурного берега - в Сен-Тропе. Яхты - удовольствие для богатых. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Сен-Тропе - самое дорогое место на всей Французской Ривьере. Но даже здесь «Академсервис»сможет подобрать вам относительно дешевый отель.

Помимо шикарных отелей, роскошных особняков и самой элитарной публики, Лазурный берег славится своими фестивалями. Кроме уже упомянутого Каннского, здесь все лето проходит множество менее знаменитых, но не менее интересных фестивалей. И джаза, и классической музыки, и фейерверков. Проходят и спортивные состязания (в том числе по «Формуле-1»).

Если же вы не любитель звездных тусовок, а просто хотите отдохнуть на хорошем европейском курорте, то, возможно, вам стоит обосноваться южнее Лазурного берега - в Италии, где тоже есть места, рассчитанные на разную толщину кошелька.

Если кошелек позволяет, то есть все резоны пренебречь континентом и обосноваться на острове: маленьком - Искья или большом - Сардиния. Искья славится целебными гейзерами и отелями, предлагающими все изыски туристической цивилизации, включая поля для игры в гольф и сквош. Поскольку острову повезло с гейзерами, итальянцы позаботились о том, чтобы ему точно так же повезло с модными ныне центрами талассотерапии. На Сардинии гейзеров нет. Зато гольфа и сквоша - побольше, чем на Искьи. И множество яхт, которые может арендовать любой отдыхающий.

Но не обязательно место отдыха ограничивать островом. Можно осесть в окрестностях Неаполя. Южнее или севернее, но только не в самом Неаполе: не поспоришь - город колоритный, со множеством туристических достопримечательностей, но по нему лучше погулять во время экскурсии, чем проводить здесь все время отпуска. Слишком шумно и суетно. Куда правильнее будет обосноваться в городке Амальфи. Для любителя археологических исследований здесь полно древностей (впрочем, ими усеяно все побережье Тирренского моря, являющегося частью Средиземного). Разрозненных древностей показалось мало - можно отправиться на экскурсию в Помпеи, где на территории отдельно взятого города находятся все мыслимые античные постройки, от публичного дома до языческих храмов. Из Амальфи организуются и экскурсии на остров, близкий сердцу каждого пролетария, - Капри.

Экскурсовод, прогуливающий по острову группу из России, обязательно покажет вам стоящую среди прочих виллу, где некогда спасался от преследований царской охранки Ильич. Но хотя у всех, прилежно слушавших речи учительницы литературы в школе, Капри ассоциируется прежде всего с Горьким, места, где набирался творческих сил великий пролетарский писатель, не покажет даже самая древняя островная старуха. О Буревестнике революции здесь слыхом не слыхивали. Поэтому лучше не приставать к экскурсоводу с глупыми вопросами. А просто прокатиться по канатной дороге. Добраться до самой вершины острова, по дороге созерцая тяжелую жизнь итальянского крестьянина: апельсиновые деревья, виноградники, емкости, наполненные жидкостью из плодов этого виноградника, самого хозяина, несмотря на ранний час успевшего отхлебнуть из емкости, а потому пребывающего в весьма радужном настроении. Ты ему помашешь рукой и подумаешь: «Жизнь сельского труженика тяжела, но на такой чудной земле не лишена приятности». Он тебе радостно помашет в ответ и подумает: «И что эти придурки ездят туда-сюда, прикрепленные крючками к веревке? Нет бы спуститься вниз. И вино ведь есть. Потолковали бы по-человечески». Но тут вы как раз добираетесь до самой верхотуры и, усевшись за столик, изучаете с высоты все красоты острова.

Любителям девственной природы нужно податься к северу от Неаполя, в деревушку Сан Феличе Чирчео, расположенную посреди национального парка с буйной средиземноморской растительностью. Даже такую глухомань готов предоставить вам «Академсервис». В итальянской глуши есть и виндсерфинг, и водные лыжи, и теннис, и даже возможность поплавать на каноэ, не говоря уже о шикарном отеле с номерами, балконы которых выходят исключительно на море.

Что скажешь о Сорренто? Цитрусовые рощи, Неаполитанский залив с прозрачной водой, голубое небо... В общем, читайте Тургенева. Он об этих местах давно уже все написал. Еще в прошлом веке.

Если инвертировать выражение «маленький Париж», то сам Париж — стало быть, большая Одесса.

Мари лён тре, Жан теля пасе (Французский воляпюк с использованием украинской мовы)
Большая Одесса

Если инвертировать выражение «маленький Париж», то сам Париж — стало быть, большая Одесса. Не всякий город может быть сравнен с Одессой. Постсоветские города отпадают — в них народ живет, чтобы работать, а в Одессе работает, чтобы жить. Аналогично ведут себя парижане — трудоголиков тут считаные единицы. Свое упорство они, в крайнем случае, готовы употребить на ежедневный многочасовой бег трусцой, но никак не на работу. Другая общность Парижа и Одессы — неистребимый интернационализм. Как утверждает Михаил Жванецкий, у него в графе национальность стоит «одессит», поскольку в Одессе всегда было не зазорно оставаться евреем, греком, армянином, украинцем, и в том числе русским. В Париже идентичный интернационализм — улицы и скверы заполнены неграми, пардон, афрофранцузами; китайцами и вьетнамцами, пардон, жителями Азиатско-Тихоокеанского региона; арабами (их пока еще можно называть так). О русских, пардон, русскоговорящих всех волн эмиграции и говорить нечего — московский диалект, сдобренный смачным матом, слышен везде.

Владимир Ульянов-Ленин восхищался рассказом Джека Лондона «Любовь к жизни». И мы все привыкли думать, что там описана любовь к жизни. Да в гробу автор видел такую жизнь — речь в рассказе идет о выживании, не более того. А вот одесситы и парижане действительно демонстрируют настоящую любовь к жизни.

Обеденный перерыв — два часа для того, чтобы неспешно посидеть в кафе с бутылочкой вина и сорокасантиметровой тарелкой, наполненной чудесами кулинарного искусства. И все это не просто вкусно, а божественно вкусно и божественно сервировано, да еще с видом на Большие бульвары. Вечером же «Гранд-опера», «Мулен Руж», где к кулинарным радостям жизни добавляются бесхитростные радости созерцания красавиц (преимущественно из стран Восточной Европы). И так каждый день с небольшими вынужденными перерывами на работу. Прожив некоторое время такой жизнью, на десятый день вы станете доброжелательно, как на брата, сестру или невесту, глядеть на любого встречного, любого цвета кожи и искренне говорить ему: «О, ла-ла, миль пардон и силь ву пле».

Тем, кто бывал в Одессе, известен этот феномен — там вместо: «Куда, козел, прешь?» готовы пошутить, а если «он» и шуток не понимает, то пропустить вперед — пусть идет, раз Бог обделил. Парижане продвинули данный принцип еще дальше: нет денег заплатить за ресторан или за съеденное-выпитое внутри универсама — ступай себе с Богом. Это считается не воровством, а самообеспечением Всемирной декларации прав человека, и полиция даже не шевельнется заняться таким правообладателем. (Не нужно лишь заказывать спиртное — оно не заявлено в декларации как насущная потребность.)
Нескучные сады Семирамиды

Есть в Москве очень скучный сад под названием «Нескучный сад». Даже если там все время будут щекотать под мышками, все равно скучно. Парижская жизнь напомнила о нем в качестве примера, как не надо жить. А как надо? Закройте глаза и представьте себе гипотетический парк или сад, где вам было бы не скучно провести три-четыре часа не с девушкой, не в пьяном угаре, а просто так, как говорят французы, «пер се». Такие парки в Париже, называемые английскими, в изобилии. Самые «занюханные», на взгляд парижанина, — через каждые двести метров. На их взгляд — занюханные, а на наш российский — распрекрасные очаги ландшафтного искусства, с редкими породами деревьев, парой-другой цветущих клумб, английским газоном и непременной детской площадкой.

Собственно, ради этих комплексов для лазанья, стоящих на резино-асфальтовом покрытии, и затеяны такие небольшие скверики, но в отсутствие детей (а также в их присутствии) они оккупированы парижскими бомжами, по-французски клошарами, что звучит интеллигентнее. «Собак гулять воспрещается», о чем свидетельствуют таблички и самозакрывающиеся низенькие калитки. Сейчас много пишут о потере зрения людьми, проводящими сутки за компьютером. Их бы в такой садик каждые два часа, и зрение, да и настроение быстро пошли бы на поправку. Парижские компьютерные пользователи, в общем-то, так и делают, работая на лавочках в таких (не слишком оккупированных бомжами) сквериках и, следовательно, берегут зрение и душевный покой еще лучше. Возможно, это неправильно с точки зрения производительности, но на нее парижанину наплевать с Эйфелевой башни.

Ну хорошо, а как прогуливаться с собаками, которых в Париже, как собак нерезаных? Точно так же, но в парках побольше, где детские площадки также ограждены от вездесущих, пардон, собачек. А собакам построить, пардон, собачьи туалеты — такие маленькие загончики со специальным столбиком для задирания ноги в центре. Теперь осталось совсем немного до воображаемого идеала — парк надо разместить на «долинах и на взгорьях», снабдить озером, фонтанами и водопадами, а также пересечь множеством мостов и мостиков. На озере иметь искусственный или естественный остров — несостоявшаяся мечта Манилова. Но ведь реализована, черт ее подери, вся эта маниловщина, включая гроты, мостики, клумбы, пальмы, прогулки на пони и газоны с гуляющими павлинами!
French Cancan

В прошлом все французское имело привкус непристойности — французская любовь, французская болезнь, французский канкан и так далее. Ныне все поменялось, Америка, Юго-Восточная Азия, да и Россия перешагнули границы приличия, установленные во Франции XIX века. Вспоминается старый местечковый анекдот: «Простите, где это вы шили костюм? — В Париже. — А это далеко от Бердичева? — Да верст тысячи три. — Надо же, такая провинция, а так прилично шьют». Так и индустрия порнобизнеса Франции осталась в XIX веке, но пожинает дивиденды двухвековой легенды. Все те же «Мулен Руж» и «Лидо», которые полвека назад нельзя было фотографировать и снимать в кино, превращены в заповедники нравственности, где туристы отдыхают от жесткого порно. В их русле двигаются и кабаре попроще — шоу и меню идентичны, но входная плата существенно ниже.

Кабаре «Бель Эпок», расположенное в переулочке рядом с «Гранд-опера», дает полное представление о французском way of life. Все такое милое, непринужденное и, главное, полностью отвечающее российским представлениям о шикарной парижской жизни. Легкий ужин, легкий юмор, неутомительный набор музыкальных номеров и конферанса на всех европейских языках, включая русский, позволяют полностью расслабиться, чтобы в полной мере получить удовольствие от еще одной достопримечательности французской столицы — канкана. Опять же не для того, чтобы увидеть острое, возбуждающее зрелище, а для того, чтобы пролить слезу умиления о старой доброй Франции с ее невинными радостями жизни.
Мусор рафинированный

Профессор Преображенский из «Собачьего сердца» сильно ошибся в отношении Парижа — разрухи тут нет не потому, что не гадят, а потому, что постоянно убирают: куда ни взглянешь, непременно виден уборщик, занятый делом удаления мусора. Любой газон — не пыльный и захламленный, а ярко-зеленый, умытый и подстриженный. Из мрачного средневековья дошли «сточные канавы» на улицах, которые в России ассоциируются с дурнопахнущими глубокими лужами, а в Париже являются инструментом для удаления мусора и пыли. В определенное время дня по ним бежит весенний поток водопроводной воды, куда дворники сметают накопившийся на тротуарах и проезжей части мусор, стекающий в канализацию.

Новые правила выбрасывания мусора на помойку предписывают сортировать его на три группы: стеклянная посуда, другая «чистая тара» и все остальное. Три мешка для мусора на кухне, три бака разного цвета на помойке — вот так. Каждый житель Парижа регулярно получает красочные инструкции-комиксы, где на доступных для полного идиота примерах расписано, как осуществлять входной контроль мусора. По выходным в скверах идут учения на специально стерилизованном мусоре, рядом три учебных бака — подходи, сортируй по бакам, получай приз и дополнительный пакет инструкций. К взрослым претендентам на приз отношение придирчивое, но детское население Парижа терпеливые служащие мэрии доводят до полной победы и получения Гран-при. Пока не ясно, что будут делать с нарушителями закона о сортировке мусора, наверное, вновь введут гильотинирование.

Если добавить, что все вышеописанное происходит в Париже ежедневно в течение долгого времени, то становится более понятной и объемной любовь к жизни в большой Одессе. Перестарался Владимир Владимирович Маяковский, говоря, что «хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли — Москва». Другой оборот из названия кинофильма «Увидеть Париж и умереть» также неуместен. Лучше всего просто жить, не умирая, в Париже, и точка.

КОГДА говоришь, что едешь во Францию, все начинают мечтательно вспоминать Елисейские поля, Эйфелеву башню и далее по списку. «Да нет, я не в Париж еду!" — «А куда?!!" Действительно, что там еще может быть интересного в этой Франции? А она, между прочим, вторая по величине после объединенной Германии европейская страна. И очень разная: как Чукотка отличается от Ставрополья, так отличается Прованс от Нормандии.
Бордовые бордолезцы

ПОЧЕМУ, например, не посмотреть Аквитанию — департамент, «впадающий» в Атлантический океан, и его столицу Бордо — родину знаменитого вина? Если вы «по этому делу», то вами в Бордо займутся вплотную: в городском офисе туризма предложат экскурсии по виноградникам, покажут, как делают вино, угостят, а главное, продадут из своих подвалов любую бутылку. Если ваше любимое занятие шопинг, то поселитесь на улице Сент-Катрин — самой длинной торговой улице Франции.

Бордолезцы — так малоприлично называются жители Бордо — очень спортивные. В выходные по набережной Гаронны не пройти: того и гляди собьют роллеры, велосипедисты или модники на маленьких блестящих самокатиках. А еще бордолезцы, в отличие от прочих южноевропейцев, морозоустойчивые. В погожий, но все-таки зимний день разгуливают в легких куртках, а то норовят и в свитерочке пройтись!

Кстати, об одежде. Раскрою страшный секрет: клетчатые юбки, которые у нас пропагандируют женские журналы и которыми рынки завалены. Эти юбки — только тс-с! — в них там никто не ходит! Зато все носят бордовое: видно, название родного города обязывает. Француженки вообще одеваются кто во что горазд, но самое сильное потрясение испытываешь, глядя на старушек, ой, простите, на пожилых дам: еле идет, вся трясется, бедная, но на каблуках!
Король и черепаха

БОРДО, конечно, хороший город, но слишком напоминает родину: люди торопятся, толкаются, нет той заграничной вежливости, переходящей в назойливость, о которой мечтаешь еще в «Шереметьеве». Пора срочно переезжать в По — небольшой, но роскошный город неподалеку от Пиренейских гор. Вот уж действительно: чем меньше город, тем доброжелательнее жители. Зашли один раз в очаровательную чайную с видом на Пиренеи, а на следующий день хозяйка, встретив нас на улице, приветливо поздоровалась.

Каждый, даже маленький француз знает, что По — королевский город. Генрих IV — первый Бурбон на французском престоле — родился именно там. Правда, провел он в По всего два года и не царствовал, а в колыбели лежал. Кстати, колыбель чудом сохранилась — во время Великой французской революции ее спрятали, а во время Реставрации с почестями достали из тайника. Теперь колыбель из панциря океанической черепахи — главный экспонат королевского замка. В те времена младенцы, будь они хоть трижды королями, редко доживали до пяти лет, и колыбель от черепахи-долгожительницы «гарантировала» малютке Генриху долгую жизнь. Может, и правда черепаха помогла: на Генриха IV было совершено 17 покушений, но только восемнадцатое удалось — католический фанатик Равальяк заколол короля кинжалом. Генриху было 57 лет.
Святая и проститутки

СЕЙЧАС я расскажу вам пастораль. Жила-была во французской деревне Лурд девочка. Разумеется, пастушка. Звали ее Бернадетта. Она гуляла со своими козочками-барашками по лугам, водила их на водопой, как вдруг однажды у ручья увидела Бернадетта — ни много ни мало — Деву Марию, которая сказала, что вода эта святая и принесет исцеление всем страждущим. Напоминает библейские истории с одним только «но»: чудо случилось совсем недавно, в конце XIX века. Поэтому пастораль кончается и начинается бизнес. Святые отцы, заслышав о чуде, подсуетились, и глухая деревушка превратилась в огромный международный центр паломничества. Бесчисленные отели, рестораны, сувенирные лавки — в церковную казну потекли живые деньги. А пастушку Бернадетту засунули в монастырь — чтобы верующие не тревожили почем зря. Да и вообще, девочкам следует молчать, когда взрослые делом занимаются…

Посмотреть на «чудо» приезжал Эмиль Золя, в то время уже известный публицист. Все это так потрясло писателя, что вместо репортажа, заказанного газетой, он сотворил двухсотстраничный роман под названием «Лурд». Всю правду написал: и про то, что местные жители недовольны коммерческой вакханалией, и про то, что вместе с паломниками в городе сразу появились девушки, сдающие на ночь комнату и себя.

Лурд все прежний: высоченный отель под названием «Голгофа», кинотеатр Святой Бернадетты, где всегда показывают один и тот же фильм — о ее житие, пластиковые канистры для святой воды с изображением Богородицы… Наш анекдот про «нового русского», который требовал у ювелира убрать «акробата» с креста, меркнет перед такой смекалкой.
Смерть французской гастрономии

«ОНИ что, издеваются, что ли?" — вскричали мы, увидев в ресторане очередной плохо прожаренный кусок мяса с картошкой фри и листьями салата. Все наши попытки заказать что-нибудь вкусное упирались в этот малоаппетитный результат. Единственное разнообразие — поменьше или побольше уксуса на листьях салата. Французы готовили так, как будто прошли подготовку в советских ресторанах: разные части коровы жарили одним и тем же способом — и вот вам новое блюдо!

Но едят французы, скажу я вам! Картинка с натуры. Две не очень юные особы сидят за столом. Перед ними фарфоровая миска с салатом а-ля оливье — вроде той, что венчает у нас новогодний стол. «Наверное, ждут кого-то», — думаю я. Но девушки себе подкладывают и подкладывают, и миска постепенно пустеет… «Вот это желудки!" — восхищаюсь я, даже немного завидуя. Тут подбегает официантка и приносит два горячих блюда — мясо с картошкой…

На Пиренейском бульваре в По есть местечко под названием «Русское кафе». Входим, осматриваемся: обычное французское кафе, русским духом и не пахнет. «Почему оно называется «русским»? — удивляется нашему вопросу бармен. — Да вы посмотрите, сколько у нас сортов водки! Вы можете даже заказать водку в стакане, который потом можно будет грохнуть об пол — так делали русские гусары», — со знанием дела добавляет исторически подкованный бармен. Водка — шведская, польская, особая гордость кафе — «Гжелка».

Будете в По, обязательно съешьте «русского» — это действительно вкусно! Не пугайтесь, до каннибализма у французов, несмотря на их непрожаренное кровавое мясо, дело не дошло. «Русский» — это пирожное. И знаете, на что оно по виду похоже? На «наполеон»! Вот такие культурные парадоксы: что «русский», что «наполеон» — все одно. Пришлось копаться в глубинах лингвистики и приставать к продавцам: почему же пирожное называли «русским»? Лингвистика оказалась ни при чем, все очень просто: сверху сахарная пудра — получается, как будто снег. Мы можем кричать на каждом углу о наших писателях, ученых, а представления французов о нашей стране мало изменились с 1812 года: водочная река в снежных берегах.

Отправляясь в Париж, который, несомненно, «стоит мессы», я позволил себе осторожно отнестись к заманчивому лозунгу турфирмы «Париж — всегда Париж». Хочу оговориться, что прелести ночной жизни в районе Пигаль, канкан в мюзик-холлах и кабаре, таких, как «Мулен Руж» и даже «крутом» «Крейзи Хорс», меня не привлекали, да и командировочные не позволяли отобедать хоть раз в знаменитом «Максиме» или «Фуке», где сиживал за столиком Хемингуэй.

Оставалась плановая обзорная экскурсия, «укладывающая» в один заход все главные достопримечательности столицы Франции с Версалем впридачу, что меня мало прельщало, отпугивая четкой запрограммированностью. Следовательно, надо было выбирать свой путь знакомства с Парижем. Я вспомнил родной Ленинград, где учился в школе около Аничкова моста с известными на весь мир укротителями коней, а в университет ходил мимо Зимнего дворца, через Дворцовый мост, постоянно видел золотой купол Исаакия, похожий на парижский Дом инвалидов, и, что самое забавное, не очень-то замечал все эти шедевры. Я просто жил в Питере, как в своем доме: мне одинаково были близки и проходные дворы на улице Зодчего Росси, и Александринский театр с Екатерининским садиком.

Вот так бы мне хотелось сблизиться с Парижем, узнать его улицы и жителей, затеряться среди них, даже поплавать по Сене, как когда-то я путешествовал на лодке по Неве, любуясь снизу дворцами и гранитными стенами Петропавловки. И первое, что я сделал по прибытии в Париж, — отправился на набережную Сены.
К острову Сите — колыбели Парижа

Конечно, до этой «колыбели Парижа» можно преспокойно добраться на метро, но все же заманчивее проплыть по волнам Сены на маленьком суденышке.

Именно здесь, на острове, местное галльское племя паризиев (от его названия, естественно, и произошло имя французской столицы) заложило первые кварталы будущего Парижа. Правда, не без помощи римлян.

По римской традиции, остров Сите (что означает всего-навсего «город») был укреплен и привязан к берегам мостами, порт углублен, и, если начать, по выражению археологов, снимать один «культурный слой» за другим, то мы найдем развалины терм, арен, форумов, чем можно сейчас полюбоваться на левом берегу Сены.

Итак, вперед, к острову Сите. Я выбрал вечерний рейс. По колеблющимся мосткам перебрался на палубу речного трамвайчика, который здесь называют «бато-муш», то есть «кораблик-муха». Мне рассказали, что еще в конце прошлого столетия в Лионе опробовали подобный пароход-автобус для прогулок достойной публики. И, вроде бы, название «муха» приклеилось не из-за миниатюрности суденышка, а идет от фамилии ловкого предпринимателя, который сумел добиться успеха своих прогулочных корабликов на Сене.

Вот на одном из таких «бато-муш» я и оказался посреди Сены в ночную непогоду. Волны раскачивали кораблик, да еще пошел спорый дождь. Потоки воды, льющиеся по стеклам, не давали ничего разглядеть. Я вышел на палубу, подняв капюшон куртки. Хотя ветер бросал в лицо пригоршни дождя, но все искупало фантастическое зрелище ночного Парижа, рассеченного Сеной. За пеленой дождя смутно проступали очертания площадей и дворцов, окаймленные огнями. Но главное — мосты. Когда мы проносились под ними, было такое ощущение, что еще чуть-чуть — и голова заденет их низкие своды. Мосты Сены — особая тема, а я запомнил только мост Марии, под которым можно закрыть глаза, загадать желание, и оно обязательно сбудется.

Но вот вдали, посреди реки, показался остров. Точнее — встречь нам плыл не остров, а большой дредноут, обращенный кормою на восток, а носом — на запад. Он резал острым носом волну, возвышаясь над водой каменными бортами набережных. Я увидел рой палубных надстроек — кровель домов, над которыми, за стенами Дворца правосудия, круглилась свинцовая крыша древнейшей готической часовни Сент-Шапель, выстреливавшей в небо отточенным шпилем.

Говорят, что изображение судна на древнем гербе Парижа появилось именно из-за сходства острова Сите с кораблем…

Среди многочисленных колоколен, непонятно как умещавшихся на островке, призрачным великаном высился Нотр-Дам де Пари, известный у нас как Собор Парижской Богоматери. Утром следующего дня я стоял на площади перед собором. Описать его лучше, чем это сделал Виктор Гюго в романе «Собор Парижской Богоматери», — невозможно. Площадь окружали старинные дома, с южной стороны ее замыкал, возможно, самый старый французский госпиталь Отель-Дье.

Боже, ведь здесь когда-то танцевала цыганка Эсмеральда с козочкой, отсюда, с паперти собора, следил за нею брат Фролло, по химерам собора карабкался Квазимодо, а по площади шествовали короли и королевы Франции и чеканил шаг Наполеон, чтобы быть провозглашенным под его готическими сводами императором.

Это, конечно, самое древнее место в столице. На этой площади собора когда-то стоял древнеримский храм, затем христианская базилика, а «всего лишь» в 1163 году началось строительство Нотр-Дама. Вот она, неохватная поступь Времени! А когда я вошел в небольшой круг, начертанный в центре площади — отсюда начинается отсчет расстояния по всем дорогам Франции, — я почувствовал и неохватность Пространства.

В этот момент мне было просто необходимо осознание вечности жизни, потому что я направлялся в стоявший неподалеку угрюмый замок Консьержери. Если Нотр-Дам — застывший в камне символ постоянства, то этот замок — зеркало тревожных времен в жизни государства, времен заговоров и мятежей.

Возведенный еще во время правления Филиппа Красивого, Консьержери знавал и веселые разгульные дни, когда в обширную королевскую столовую (ныне носящую имя «Зала жандармерии») искусные повара подавали — из скрытых за стенами огромного зала кухонь — бесчисленную череду блюд для тысячи разодетых вельмож.

Сменились времена, и с XVI века здание стало государственной тюрьмой1. Теперь любое упоминание Консьержери вызывает в памяти времена Французской революции. Дело в том, что в те горячие дни камеры замка были заполнены сотнями граждан, которые проводили здесь свои последние часы, прежде чем подняться на помост с гильотиной.

В сводчатом зале, разгороженном на маленькие комнатки, сегодня можно ощутить себя свидетелем тех событий. Каких? В голове мелькают эпитеты: «исторических», «великих», «трагических», ведь в результате только гильотинированы были тысячи людей — на стенах их имена.

А неподалеку поочередно высвечиваются портреты вождей Революции — Сен-Жюста, Дантона, Марата, — звучат их выступления, обрываются на полуслове, слышен гул, а может быть, ропот толпы.

И вот профиль Неподкупного — Робеспьера. Мне кажется, что я слышу его скрипучий адвокатский голос, бросающий слова: «рабы», «тираны», «террор» и, наконец, раздается призыв к «Разуму».

Но кто знал тогда, к чему приведут эти прекрасные, иногда громкие, иногда ужасные по своей взрывоопасной сути слова? Это теперь мы знаем: списки казненных на стене, плывущие по Сене трупы. И как вещественный знак подобных лозунгов — нелепое сооружение с тяжелым треугольным ножом, висящим на простой веревке (до сих пор гильотина почему-то считается самым гуманным орудием казни).

«Самопожирающее» свойство революции (да и других исторических катаклизмов) давно замечено историками: вначале на эшафот события вытолкнули вождей революции, друзей — Демулена и Дантона, а затем нож гильотины просвистел и над головой их противника — несгибаемого Робеспьера. Кстати, в Консьержери есть и его уголок с памятной доской и бюстом, где он провел последние мгновения перед казнью.

Проходя по нижнему этажу замка, мимо камер заключенных, мы как бы идем по следам обреченных на смерть людей. Но и здесь нет равенства. Вот комната с печально известным названием «Рю де Пари» (Парижская улица), где на брошенной соломенной подстилке сидят трое молодых людей (муляжи, конечно): длинные волосы, шейные платки, у ног стоят кувшины — камера для простонародья. Рядом — заключенный лежит на кровати, а есть еще камера-одиночка со столом, за которым приличного вида господин читает книгу.

Но их всех уравнивала близкая встреча с палачом, который не знал снисхождения и к королям. Я спускаюсь по стертым ступеням в подвал, где когда-то ступали каблучки гордой «австриячки» Марии-Антуанетты. Здесь за дверьми, запирающимися на кованый замок, она пребывала достаточно долго после казни своего мужа, Людовика XVI. За ширмой — ее охрана — два солдата в мундирах с красными обшлагами, а она, в черном платье и в черном платке, сидит на невысоком креслице с молитвенником в руке перед черным распятием. Остался, кажется, подлинным лишь фарфоровый кувшинчик с нарисованным букетиком на боку, из которого ей дали напиться последний раз. Утром 16 октября 1793 года королева сама обрезала свои волосы и села в телегу, чтобы отправиться на эшафот.

Я иду через двор мрачного замка-тюрьмы, выхожу на набережную и снова с облегчением вижу знакомый силуэт Собора Парижской Богоматери. А ведь провозглашая «триумф Разума», якобинцы хотели смести и его, лишь посвящение собора богине Разума1, культ которой ввел Робеспьер, спасло собор от разрушения. Не иначе — вмешались силы небесные, просветив горячие головы преобразователей.
Карусель у статуи республики

Пожалуй, больше всего времени я провел на площади Республики: отдыхал в скверике с клошарами, французскими бомжами, любуясь на детишек, катающихся на карусели; наблюдал за прогуливающимися обывателями; слонялся вечерами, заглядывая в яркие витрины магазинчиков и изучая написанные от руки меню дешевых кафе; старался не мешать влюбленным парочкам, хотя они частенько по-хозяйски располагались на моей скамейке, где я вел душевные беседы с клошаром Пьером. Почему именно эта весьма обычная столичная площадь стала мне такой родной? Причина проста: я поселился в двух шагах от нее на улице Турбиго в якобы двухзвездочном отеле, таком дешевеньком, что там можно было спокойно пропустить единственную бесплатную кормежку, так называемый «европейский» завтрак, состоящий из жидкого чая и черствой булочки. Кроме того, в этой беспокойной гостинице я еле выкраивал четыре-пять часов для сна, так как все остальное время в нее постоянно въезжали шумные постояльцы, иногда за полночь, но часа через два исчезали в неизвестном направлении.

В своих фантазиях я допускал, что, возможно, попал в тайный дом свиданий, где сдаются номера на час (такой тип гостиниц хорошо описан в романах моего любимого Мопассана), но был уверен, что сейчас подобные заведения, как и проституция, запрещены в столице, хотя на площади Пигаль… впрочем, это не моя тема.

Здесь старались сорвать оплату за все малейшие услуги (парижане, надо сказать, если не жадноваты, то весьма экономны), предъявляя каждый день разные счета, в том числе и за короткие городские телефонные переговоры, а за предоставленный отдельный крошечный номер содрали с меня дополнительно аж тысячу франков за неделю. Зато теперь я мог себе позволить беспрепятственно, утром и вечером заваривать чай с помощью кипятильника в привезенном из дома граненом стакане (горничная предложила только одноразовые прозрачные пластиковые стаканчики, наверное, чтобы жильцы не побили посуду).

Стараясь не прислушиваться к голосам за тонкими стенками, я с наслаждением попивал вечерний, крепкий по-московски чаек, а после отправлялся гулять к площади Республики.

Со своей скамейки я мог наблюдать не только за сверкающим кругом карусели, за упитанными дамами и кавалерами, которые преспокойно усаживались на лошадок, купив перед этим напитки в маленьком буфетике, но и следить за всей кипучей жизнью на площади, за снующими пассажирами — в метро и обратно — через причудливо изогнутые металлические своды (хочется сказать, что они сделаны в стиле рококо), а также созерцать величественный монумент в центре площади.

Здесь я наслушался множество баек, в том числе и о происхождении площади, которое парижане толковали по-своему, имея весьма туманное представление об истинной ее истории. Так, пожилые супруги были уверены, что здесь находилась гильотина, которую по желанию жителей перевезли в другое место. И не они одни путали площадь Республики с площадью Революции, может быть, потому, что та существовала всего три года.

Произошло это так. Возникшая где-то в середине XVIII века площадь была посвящена Людовику XV, конная статуя которого возвышалась в ее центре и была свергнута во время Французской революции. Вот тут-то восставший народ и установил на месте статуи гильотину, дав площади имя Революции. Именно здесь были казнены Людовик XVI (жестокая игра судьбы: погибнуть на площади, названной именем своего предшественника) и Мария-Антуанетта, а затем нож гильотины просвистел и над головами вождей революции. И лишь после этого площадь Революции была переименована в площадь Согласия (возможно, этим названием подчеркивалось, что люди ужаснулись пролитой крови и пришли к примирению); теперь это красивейшая и самая главная площадь Парижа — Place de la Concorde.

А на площади Республики, где я провожу время, особых исторических событий не происходило, и была она создана после всех революций, правда, своей прямоугольной формой напоминает учебный плац для войсковых частей, призванных подавлять народные волнения.

Я рассматриваю статую Республики — дородную женскую фигуру в лавровом венке с оливковой веткой мира в поднятой руке, у ног которой, вокруг пьедестала, расположились, как близкие подруги, женские фигуры с факелами и знаменами в руках, символизирующие Свободу, Равенство и Братство, а внизу — бронзовый, совсем позеленевший от старости лев, в окружении барельефов, отображающих события из истории Франции.

А тем временем сегодняшняя история выходит на площадь в буквальном смысле слова: слышится громкий барабанный бой, звучат клаксоны автомобилей, и со стороны бульвара Вольтера появляется колонна демонстрантов, развеваются знамена, из мегафона летят лозунги о свободе, равенстве и социальных правах…

Идут и белые, и цветные, а в конце колонны — курды, требующие освободить своих собратьев из турецких тюрем. В общем, вот такая смешанная демонстрация протеста, движение которой четко направляют полицейские-регулировщики. Значит, демонстрация разрешена. А вокруг площади стоят запечатанные урны, чтобы террористы не подложили бомбу.

Демонстранты уходят, и площадь начинает жить своей привычной жизнью. Из магазинчика «Тати»1 вываливается целая толпа чернокожих покупательниц. Выходцев из африканских и азиатских стран проживает в центре столицы мало, они селятся в «своих» кварталах.

Так есть целые кварталы, где обитают китайцы, — там все отражает их образ жизни: иероглифы на стенах, ресторанчики китайской кухни и прочее; соблюдаются национальные праздники и обычаи. В Бельвиле (Belleville) — бывшем рабочем квартале, где в кабачках когда-то пели Эдит Пиаф и Морис Шевалье, сейчас оседают переселенцы из Центральной и Северной Африки, Азии и даже с Антильских островов. Когда я бродил по таким кварталам, где магазинчики и развалы дешевых, ношеных вещей предназначены для новых жителей, я почти не встречал коренных парижан. Раз мелькнула старушка, вышедшая с беленьким пуделем. Парижане тут не бывают: одни побаиваются появляться в подобных местах, другие даже не слышали о них или не хотят говорить. Натура у французов деликатная, они не всегда склонны открыто высказать правду о своей жизни, хотя для всех очевидно, что увеличивающийся приток переселенцев усложняет и без того непростые проблемы Парижа.

— Впрочем, эти проблемы не только у нас, но и в Берлине, и в Лондоне, растет преступность из-за притока переселенцев, — сказал мне высокий старик, прогуливавший в скверике овчарку. — Ну а дела до этого никому нет, вот и толкают молодежь к Ле Пену.

Он безнадежно махнул рукой и отправился в ближайшее кафе, где пил свой чай, а собака лежала у его ног.

Поздним вечером площадь затихает, закрылись магазинчики, из дешевого кафе «Квик» выходит компания ребят-рокеров, они пересчитывают оставшиеся франки — собираются отправиться на своих мотоциклах в ближайшую дискотеку.

И тут на краешек моей скамейки присаживается Пьер. Он не из тех французов, о которых один давний путешественник написал, что «вы еще не кончили вопроса, а он сказал свой ответ, поклонился и ушел». Мы с ним познакомились вчера, когда на повороте с площади юркий автомобиль сбил женщину, и вокруг сразу же, как на любой московской улице, образовалась «ахающая» и горячо обсуждающая происшествие толпа. Только человек с жиденькой эспаньолкой и темными волосами, ниспадавшими волной из-под шляпы на светлый плащ, стоял в сторонке и ожидающе поглядывал в сторону магазина «Тати». Там находился полицейский с радиотелефоном, и оттуда вынырнула красная машина, похожая на пожарную.

— Кто это? — спросил я человека с эспаньолкой, когда шустрые ребята в синих комбинезонах выскочили из машины.
— «Поппье-сапер», они оказывают первую медицинскую помощь, — ответил он. И представился, приподняв шляпу: — Пьер Лаваль.

Так вот, оказывается, как выглядят «саперы-пожарные», о которых я уже был наслышан. Мы не успели сказать и двух слов, как санитары притащили пластиковый мешок, уложили пострадавшую, внесли в машину и укатили, унося за собой вой сирены.

— Быстро! Да? — произнес Пьер. — Они спасли моего дядюшку Альбера, когда тот не захотел жить на пособие и бросился под машину.

Я никак не мог определить, был ли Пьер настоящим клошаром или просто бродяжничал, но что он при своей беспокойной жизни не оставил гурманских замашек — это точно. Как и вчера, раскладывая аккуратно на скамейке (конечно, подложив сначала целлофановый пакет и бумажные салфетки) ломтики колбасы и сыра, он просвещал меня, что и как подают в парижских ресторанах. — Вы знаете, что в самом дорогом из них, в «Серебряной башне» около Нотр-Дама подают номерную утку? Нет? — Он обрадовался моей неосведомленности, и продолжил: — Со времени основания этого ресторана, то есть уже несколько веков, ведется нумерация фирменного блюда — фаршированной утки. Вы обгладываете косточки утки, конечно, необыкновенно вкусной и, кроме того, увозите с собой памятный «документик» с номером лично вами съеденной птицы. Ну что же, «закуска» готова, — произнес Пьер понравившееся ему вчера русское слово.

Я достал из сумки фляжку с «Московской» и наполнил пластмассовые стаканчики, прихваченные мною из отеля.

— Будем здоровы! — поднял я свой «бокал».
— Санте! — ответил Пьер.

Мы выпили, с удовольствием закусили и тут обнаружили, что в скверике расположилась еще одна компания. Двое мужчин угощали женщину. Пили они совсем не по-французски, а «из горла», как у нас выражаются. Пьер с гримасой отвращения смотрел на это «пиршество», не отвечающее его тонкой натуре, потом не выдержал и плюнул.

И мы пошли гулять по Парижу в сторону расцвеченных Елисейских полей, а следом неслась тихая мелодия шарманки и по-прежнему в золотом сверкании кружилась карусель.
Гениальная причуда инженера Эйфеля

Когда я созерцал ажурную башню, стоя у ее подножия, мне и в голову не приходило что-то критиковать, хотя я ощущал какую-то неловкость, подавляя невольно возникавшую мыслишку: «Зачем это железное сооружение воздвигли в центре Парижа?"

Конечно, башня, названная по имени своего создателя Эйфеля, — несомненное чудо инженерной мысли, достойное украшение Всемирной выставки 1889 года. Однако вокруг этого самого высокого по тем временам сооружения в мире (320 метров) разразился, как известно, настоящий скандал. Не могу удержаться, чтобы не процитировать один документ.

«Мы протестуем против этой колонны, обитой листовым железом на болтах, против этой нелепой и вызывающей головокружение фабричной трубы, устанавливаемой во славу вандализма промышленных предприятий. Сооружение в самом центре Парижа этой бесполезной и чудовищной башни Эйфеля есть не что иное, как профанация…"

Этот протест подписали композитор Шарль Гуно, писатели Александр Дюма, Ги де Мопассан и многие другие выдающиеся люди. Среди них — Шарль Гарнье.

Возможно, если бы я как-то днем, назначив свидание одному человеку, не провел около часа на ступенях, ведущих к центральному входу Гранд-Опера, то, читая письмо-протест, не обратил бы внимания на фамилию Гарнье. Но когда я столько времени вышагивал вдоль пышного фасада оперного театра, не запомнить фамилию его архитектора было просто невозможно. Гарнье построил здание Гранд-Опера при Наполеоне III, полностью соблюдая принятую тогда эстетику. Отсюда и богатый декор, и колонны, и статуи, и барельефы… А Эйфелева башня создавалась в годы промышленной революции, когда инженерная мысль вторгалась в искусство, стараясь преобразовать его в духе времени, когда стекло и сталь открыли новые возможности. Да, новые времена — новые песни…

Не сбылось предсказание поэта Верлена, что «эта скелетообразная каланча долго не простоит», хотя Эйфелева башня сооружалась как временная, и ее не раз собирались сносить. А теперь этот символ Парижа размножен в миллионах значков и открыток, и на ее лифтах ежегодно поднимается более пяти миллионов туристов…

Я стою у подножия башни и наблюдаю, как шныряют вокруг продавцы сувениров, как толпы иностранцев жаждут сняться на ее фоне — сие простительно обычным смертным, если и великие, цари, шахи, императоры и президенты, поднимались на башню и фотографировались там.

Башня превратилась в какое-то подобие гигантского магнита, притягивающего людей. Одни утверждают, что под ее опорами можно «зарядиться» и стать сильным и здоровым; более слабые духом выбирали башню местом самоубийств: с платформ трех уровней (57, 115 и 274 метра) бросались вниз головой; третьи на этих же платформах сидят в барах и ресторанах и наслаждаются вечерними эстрадными праздниками, когда мечутся лучи прожекторов, гремит музыка и взлетают гирлянды фейерверков.
Конечно, моему сердцу более близок Париж старины, запечатленный в романах знаменитых писателей, от Дюма и Бальзака до Хемингуэя, и на полотнах французских импрессионистов; поэтому я очень понимаю Виктора Гюго, певца средневекового Парижа, который бесподобно воспел его облик в своей «поэме в прозе» — «Париж с птичьего полета»1, предостерегая современников, что при таком быстром разрушении памятников «наши потомки будут обитать в Париже гипсовом».
Что делать, теперь буквально каждое десятилетие в Париже возникают строения, которые, несомненно, нарушают прежний архитектурный ансамбль города.
Отправляйтесь в новый район, предназначенный для деловой жизни, — Дефанс, этот маленький Нью-Йорк во французской столице, и вы будете поражены скопищем ультрасовременных зданий геометрических форм, торчащих, как грани невиданного кристалла, который возвышается над гигантской эспланадой, ступенями спускающейся к Сене.

Если вы пройдете к большой арке Дефанс, прямоугольник которой сверкает стеклом и каррарским мрамором (под нею запросто уместился бы Нотр-Дам), то окажетесь у своеобразных ворот, замыкающих центральную ось Парижа. От их подножия открывается фантастический вид: величавая Триумфальная арка в конце Елисейских полей, которая на расстоянии кажется игрушкой, и сверкающая на солнце стеклянная пирамида. Эта пристройка к Лувру, спроектированная американским архитектором китайского происхождения, — тоже «вызов» историческому пейзажу Парижа. А когда прозрачный лифт арки Дефанс домчит вас за несколько секунд до смотровой площадки, вы увидите в центре столицы Бобур, опоясанный снаружи разноцветными трубопроводами. Бобур тоже был встречен в штыки общественным мнением, а сейчас стал культурным центром имени Помпиду.

Рядом с этой «городской машиной», у забавного фонтана «Тингелли» скульптора-кинетика резвятся дети, которые, несомненно, увидят Париж еще более изменившимся. Что делать — такова жизнь.
Взгляд из квартиры Гюго на площадь Вогезов

Еще до поездки в Париж я твердо решил побывать в квартире Виктора Гюго, чьими романами зачитывался с детства. Нетерпение мое попасть в его музей-квартиру было столь велико, что я отправился на поиски его в первый же день по приезде в Париж. И вот шагаю по старинным улицам квартала Марэ, нет, конечно, не «шагаю», а осторожно двигаюсь, благоговейно осматривая древние дома, поднявшиеся еще при Генрихе IV в XVII веке. Квартал Марэ знавал, как, впрочем, и весь Париж, и взлеты и падения. Вначале здесь обитали аристократы, чьи дворцы соперничали друг с другом богато украшенными фасадами; позднее, когда время дворцов прошло и в моду вошли дорогие дома на западе Парижа, про Марэ забыли, и здесь стали селиться торговцы и ремесленники. Вот тогда-то, в 1832 году, по брусчатке площади Вогезов процокали копыта лошадей, перевозивших в повозке вещи семьи Гюго.

Многие парижане считают площадь Вогезов, сохраняющей уже который век свой первоначальный облик, — самой красивой в столице. После шума и суеты парижских улиц здесь тебя охватывает тишина и покой, из садика, занимающего всю центральную часть площади, доносится чириканье птиц, за металлической оградой шумит зеленая листва, а жаркий воздух освежают струи фонтанов.

Иду под аркадами (нижние этажи всех тридцати восьми домов на площади — беспрерывная аркада) в правый дальний угол и вижу — дом 6 и табличка: «Музей Виктора Гюго». Не решаюсь вначале войти туда, куда каждый день двенадцать лет входил сам Гюго. Наконец толкаю тяжелую деревянную дверь и сразу сталкиваюсь лицом к лицу с писателем — против входа установлен его бронзовый бюст.

На втором этаже квартиры более всего привлекают внимание многочисленные иллюстрации к произведениям Гюго, в основном к «Собору Парижской Богоматери» и «Отверженным». Мир писателя точно передан в рисунке «Видения поэта», где сам Гюго запечатлен рядом с химерами Нотр-Дама, а в небе кружатся его герои. Мир писателя — что это такое? В отношении Гюго ответ на этот вопрос дают его романы, уже названные здесь, и еще, несомненно, «Девяносто третий год», так как Французская революция во многом повлияла на его мироощущение. У Гюго есть замечательное предисловие, заказанное ему к путеводителю «Париж», а в нем главка, почти стихи в прозе, где он воспевает свой город. Называется она «Главенство Парижа», а начинается следующими строками:

«1789. Вот уже скоро столетие, как эта цифра беспокоит мысль человечества. В ней — все явления современности».

Гюго, конечно, не случайно поселился на площади Вогезов. Каждый день, слегка отодвинув тяжелую портьеру, он мог из окна квартиры любоваться своим Парижем.

Он, конечно, знал, что на месте площади когда-то располагался Отель де Турнель и что здесь погиб на турнире Генрих II. Ровный квадрат площади, обрамленный аркадами, над которыми высятся два этажа с рядами окон и мансарды, увенчанные высокими печными трубами, успокаивал глаз писателя, тем более, что все дома были выкрашены в кирпичный цвет. Действительно, площадь выглядела так, будто и не менялась со времен Генриха IV. Кстати, король допустил единственное разнообразие в четком ранжире домов: с южной стороны, в центре, соорудил для себя самый богатый Павильон Короля, а напротив него — Павильон Королевы. Вот только конная статуя Людовика XIII, садик и лужайки, которыми любовался Гюго из окна своей квартиры, появились гораздо позже.

В рабочем кабинете Гюго хранятся орденская колодка (четыре крошечных ордена, вероятно, для сюртука) — дань славе писателя, пистолет и ружье. Еще я заметил забавную бутылку, на этикетке которой было написано: «Чернила В.Гюго». Наверное, смышленые торговцы стали выпускать такие чернила для рекламы своего товара.

На рабочем столе — часы писателя. Их стрелки показывают 7 часов 15 минут. В этот момент закончилось время, отведенное гениальному сыну Франции для жизни, великому писателю — для творчества.

Я выхожу на площадь Вогезов, которая, как и квартал Марэ, считается сейчас одним из самых дорогих и престижных районов. Прежние резиденции аристократов и дворцы отреставрированы, и в них вселяются очень состоятельные люди и нувориши.

Когда прогуливаешься под аркадами, то глаз невольно привлекают модные салоны с картинами и скульптурами, антикварные лавки, художественные галереи. Здесь любят устраивать выставки, и прямо на площади играют музыканты, собирая франки слушателей в скрипичные футляры. А вот к ресторану «Амброзия» подкатил свадебный кортеж: из черного «ситроена» выпорхнула белоснежная невеста в шуршащих юбках, и жених в смокинге, ловко подставив ей руку, повел к услужливо открытой двери.

По-прежнему мила парижанам старинная площадь Вогезов.

Когда семья въезжает в новую квартиру, первым туда запускают кота. Когда нация открывает для себя новый курорт, первыми туда едут репортеры. Группу «представителей ведущих российских средств массовой информации» в составе пяти человек пригласили на остров Корсика местное Агентство по туризму и Российский центр международных образовательных проектов «ЭДАС».
Аяччо

Прямых авиарейсов из России в корсиканские города пока нет, и поэтому наша делегация добиралась через Марсель. Оттуда на местном «фоккере» мы час летели до корсиканской столицы -- города Аяччо (во французской огласовке -- Аджаксьо).

За неделю, отведенную для визита, предстояло опробовать «фирменный маршрут», который предлагается почетным иностранным гостям, -- объехать остров по периметру. Программа была утверждена корсиканским правительством (Корсика -- самоуправляемая французская территория) и обжалованию не подлежала. Наша делегация поступала в распоряжение гида -- маленькой и проворной женщины по имени Сорабелла. Выяснилось, что она же будет шофером микроавтобуса «Пежо», на котором нам предстояло путешествовать.

Аяччо -- первый город на нашем пути -- знаменит тем, что здесь 15 августа 1769 года родился Наполеон. Главная достопримечательность -- его дом-музей на площади Летиции. В этом доме жили родители будущего императора -- Летиция и Карло Бонапарте. А по узким окрестным улочкам, над которыми, наверное, в восемнадцатом веке так же нависало мокрое белье, видимо, бегал за соседскими девчонками их драчливый сынок. Музей неказист: вся обстановка, мебель и обои -- не более чем стилизация. Потомки Наполеона не стремились сохранить дом в первозданном виде, и со времен детства «императора всех французов» здесь остались только письма, пара кинжалов и кое-какая утварь.

Чтобы окончательно проникнуться наполеоновским духом, нужно прогуляться по городу. Наполеон присутствует везде. Он на постаменте в центре Аяччо, и в рекламных буклетах, и в витрине каждого магазина -- на майках, вымпелах, плакатах, на картинках в исторических книгах. Можно купить маленький бронзовый бюст императора, а если в кармане есть лишние франки, то и внушительных размеров статуэтку. Кажется, что именно из корсиканского магазинчика в кабинет Онегина попал «столбик с куклою чугунной, под шляпой с пасмурным челом, с руками, сжатыми крестом».

После короткого автопробега вдоль бухты, заполненной огромными паромами и миниатюрными яхтами, Сорабелла повезла нас обедать. В уютном прибрежном ресторанчике мы вкусили от щедрот корсиканской кухни. В аквариуме плавали большие и малые ракообразные, в кастрюле дымился бульон с мидиями, из ведра со льдом выглядывали бутылки корсиканского вина, а на тарелках возлежали куски непременного во Франции сыра. Откуда-то доносилась восточная мелодия. Делегация с аппетитом поедала предлагаемые блюда, а Сорабелла попутно удовлетворяла наше журналистское любопытство, объясняя, какими способами готовят на Корсике дары моря, чем и с чем их едят. Оказалось, что точно так же, как во Франции.
Кальви -- Бастия

Два следующих дня на Корсике мы посвятили переездам Аяччо -- Кальви, третий -- Кальви -- Бастия. По пути заезжали в другие города (Порто, Сен-Флоран), где Сорабелла на два-три часа передавала нас в руки гидов муниципальных туристических контор (которые во Франции называются «инициативными синдикатами» -- Syndicat dХInitiative).

Кальви -- уютный компактный городок. В отличие от Аяччо, полосой вытянутого вдоль моря, он сжался в одну короткую широкую набережную между горами, нависающими с одной стороны, и древнеримской крепостью с другой. В старые времена Корсика много воевала за независимость, и крепость (цитадель) -- неотъемлемая часть прибрежных городов. Цитадель Кальви хранит следы артиллерийских снарядов, выпущенных по ней в 1794 году английской эскадрой. Корсиканцы при помощи англичан пытались отстоять свою независимость от революционной Франции -- они штурмом взяли Кальви, заставив французский гарнизон сложить оружие. Во время штурма здесь потерял глаз английский капитан по фамилии Нельсон.

Сотрудница местного «инициативного синдиката» проводит нас вокруг цитадели и указывает на памятник в виде носа корабля, укрепленного в стене. Это в честь Христофора Колумба. Корсиканцы убеждены, что он родился не в Генуе, а в Кальви. Есть даже остатки дома мореплавателя, рядом с которыми укреплена соответствующая мемориальная доска. За Цитаделью -- церковь святой Марии. Наш экскурсовод убеждена, что корабль «Санта-Мария», достигший Америки, был назван так именно в честь этой церкви. Доводы звучат так неубедительно, и коллега из «Известий» по-русски замечает: «Хм! Наполеона им мало!"

Из Кальви мы едем в Бастию -- старую столицу Корсики, основанную в 1380 году на восточном побережье острова. В Бастии своя цитадель, свои легенды и свои кумиры. Это древний очаг корсиканского сепаратизма -- здесь неуемные местные лидеры (в том числе самый выдающийся из них -- Паскаль Паоли) принимали своевольные решения, заставлявшие зеленеть от злобы правителей в Генуе, Париже и даже в Аяччо.

Однако чтобы добраться до Бастии, надо преодолеть высокий горный хребет. «Пежо», задыхаясь, карабкается по серпантину. Закладывает уши, и, взглянув вниз, чувствуешь головокружение. Ограждений у серпантина нет, в пропасти чернеют останки разбитых машин. С дорогами на Корсике вообще напряженно, и даже для «фирменного маршрута» мало-мальски приличную трассу не проложили. Хотя, наверное, в неустроенности корсиканских дорог есть своя прелесть. Сложно представить себе (да и, честно говоря, не хочется), чтобы на этом диковатом, гористом, заросшем лесами острове появились скоростные магистрали. Тогда Корсика потеряла бы свой персональный шарм и стала бы чем-то вроде до смерти надоевшего Кипра -- обыкновенного, благоустроенного и пахнущего бензином.
Корте -- Понте-Веккьо

«Если вы убили человека, бегите в макиФ Понте-Веккьо, и вы проживете там в безопасности, имея при себе доброе ружье, порох и пули... Пастухи дадут вам молока, сыра и каштанов, и вам нечего бояться правосудия или родственников убитого, если только не появится необходимость спуститься в город, чтобы пополнить запасы пороха."

Более ста лет назад такую рекомендацию давал читателям Проспер Мериме. Но времена «бандитов чести» на Корсике давно прошли. А маки остались. Маки -- это густая поросль стволов и побегов, переплетенных между собой. Но маки -- это и название внутренней части острова, невозделанной каменистой местности, состоящей из гор и долин. Мопассан сообщает, что ее «называли цитаделью свободы, потому что при каждом захвате Корсики генуэзцами, маврами или французами корсиканские партизаны всегда искали прибежища в этом неприступном краю, откуда их не могли выбить и где их не могли покорить». Кстати говоря, словом «маки» называют себя участники французского Сопротивления времен второй мировой войны. Впрочем, сегодня цитадель свободы зовется Региональным природным парком Корсики -- заповедником, через который проложены маршруты для любителей пешего туризма. Есть и узкие шоссейные трассы. По одной из таких мы попадаем в Корте -- «сердце Корсики».

«Инициативный синдикат» Корте размещает нас в гостинице на берегу горной речки Тавиньяно. В речке плещется форель, ее же подают в ресторане на ужин. После ужина не могу удержаться от незапланированной прогулки и, форсировав речку вброд, лезу в заросли маки (почувствуйте себя «бандитом чести»!). Прогулка длится недолго -- пролезть через кустарник без помощи топора нереально. К тому же это небезопасно: нетронутая дикая природа может подложить под ногу хвост змеи, а то и подставить рога или клыки какого-нибудь крупного зверя.

На следующее утро отправляемся на юг -- в Понте-Веккьо, туда, где кончается (или наоборот -- начинается) страна «маки». Долгая дорога примечательна разве что небольшим городком Алерия. Именно в этом месте впервые высадились на Корсике представители античной цивилизации. И сейчас в местной цитадели расположился археологический музей с черепками, монетами, оружием древних греков, римлян и карфагенян. Алерия знаменита тем, что на протяжении восьми лет здесь жил и творил Сенека. Правда, философ попал на Корсику не по своей воле -- сюда его сослал император Нерон.
Бонифаччо -- Аяччо

Если Аяччо -- столица Корсики, Корте -- ее сердце, то, наверное, город Бонифаччо -- жемчужина острова. Он находится в самой южной части Корсики, откуда рукой подать до итальянской Сардинии. Длинный узкий залив, в глубине которого расположен Бонифаччо, описан в «Одиссее» Гомера: «Никогда не бывало в заливе Волн ни высоких, ни малых, и ровно блестела поверхность». Залив окружен скалами, и суда, заходящие в Бонифаччо, осторожно пробираются мимо них, явно опасаясь сесть на мель. На выходе из залива промышляют рыбаки, вытаскивая на палубу своих катеров то судорожно глотающих воздух рыбин, то здоровых, упирающихся раков.

Наша очередная гостиница, словно птичье гнездо на вершине горы, возвышается над бухтой. Так и хочется прыгнуть в прозрачную голубую воду. Исполнение этого желания программой предусмотрено: единственный раз за все время путешествия первую половину дня мы могли провести вне автобуса -- маленький катерок Le Petit Capricieux («Маленький капризуля») повез нас на морскую прогулку. Через несколько минут после выхода из залива катерок вошел в грот, через проем которого пробивались лучи солнца. Присмотревшись повнимательнее, можно увидеть, что очертания проема напоминают силуэт самой Корсики.

Пройдя через грот, «Капризуля» попадает в миниатюрную бухту, с четырех сторон окруженную скалами. И самые отважные члены нашей делегации, в том числе автор этих строк, прямо с борта катера плюхаются в прозрачную воду.

После обеда (как обычно, с дарами моря и корсиканским вином) мы снова едем по серпантину, делаем остановку в Проприано, где Сорабелла опять позволяет нам искупаться (правда, на этот раз заходить в воду приходится с берега). И вот «корсиканский круг» замыкается -- через час-другой после выезда из Проприано усталый «пежо» врывается на улицы до боли знакомого наполеоновского Аяччо. Что мы увозили с Корсики? Немного сувениров, кучи рекламных проспектов из «инициативных синдикатов», а главное, воспоминание о терпких запахах этой удивительной страны. В отличие от многих других курортов, Корсика сохранила свою дикость и первозданность, не поддавшись на всевозможные соблазны цивилизации. Однако эти качества сочетаются с сервисом высшего класса -- по уровню развития индустрии отдыха остров даст сто очков вперед многим европейским и азиатским курортам. Корсиканский сервис приятен и ненавязчив. Здесь нет назойливых таксистов (наверное, потому что каждый город можно за час обойти пешком), а на дверях ресторанов не встретишь надписи «здесь меню написано по-русски». Но Корсика -- страна дорогая, и отдых здесь обходится намного дороже, чем такая же поездка даже на побережье континентальной Франции.

На сегодня основные потребители корсиканской курортной индустрии -- немцы, итальянцы, англичане, французы и другие европейские нации. Русских в их числе пока что нет. Отечественные агентства предпочитают работать с более дешевыми курортами, куда валом валят тысячи наших сограждан. Не для кого не секрет, что Кипр, Анталью, Римини и Тенерифе иногда презрительно называют «русскими колониями».

А на Корсике в прошлом году побывали лишь несколько сотен российских туристов. По сравнению с предыдущими годами это, конечно, подвижка (как-то не могу употребить слово «прогресс»). Но от столь незначительного количества имидж острова не пострадал. Не знаю, как пойдет дальше...

В любой заброшенной деревеньке обязательно есть места, к которым люди редко наведываются, но которые несут в себе что-то странное, редкое -- замшелый сруб высохшего колодца, тропинка, изогнувшаяся необычным поворотом, огромный лопух возле изгороди. Даже в самом занюханном городишке такие места непременно есть.

Париж -- город знаменитый, большой и далеко не безобразный. Но большинство его посетителей, а иногда и парижан, знают Париж туристских буклетов, деловой активности или кварталы, где живут они сами либо их близкие.

Но в нем есть странные, чарующие места, где редко встретишь любопытных. Уголки, без которых «Город Цветов» стал бы только аттракционом или бизнес-центром. Я не парижанин, но люблю бродить по нему, заходить куда ноги приведут, разыскивать острова городской жизни, которые сперва непонятны или неброски -- а потом они не стираются из памяти.

Начну я экскурсию по не очень известному Парижу с холмов, «les buttes». Город расположен в долине, лучше сказать -- яме, окруженной пологими возвышенностями. В этой яме имеются несколько холмов-останцев, по-парижски -- «бютт». Одни из них совсем незаметны, другие требуют ощутимых усилий, когда взбираешься по их склонам. Самый известный, конечно, -- бютт Монмартр, и говорить про него не будем. Хотя даже этот холм, особенно его северный склон, редко посещаемый туристами, может быть интересным.

Когда стоишь на ступенях «Святого Сердца» -- Сакре-Кер, то налево, на восток от Монмартра, километрах в двух птичьего полета виден холм Шомон. Или видна бютт Шомон. Разница в грамматических родах между русским и французским очень важна. Мужское для русского -- женское для француза. EtХvice versa. Итак, недалеко виден холм, покрытый парком и увенчанный какой-то, положенной «высоте N» антенной. «Chaumont» по-французски -- «известковая гора». Здесь на самом деле еще с римских времен добывали известняк и обжигали его. В результате холм оказался изъеденным, дырявым, превратился в катакомбы и стал излюбленным местом всевозможной шпаны. В 1814 бютт Шомон была последней линией обороны от наступавших на Париж русских войск. В 1867, незадолго до Коммуны, здесь решили разбить парк. Однако не совсем успели: в кустах и расщелинах древнего карьера коммунары успели повоевать против войск «версальцев». И были похоронены неподалеку, на холме кладбища Пер-Лашез. Стрельба в парке Шомон, называемом словарем «Маленький Лярусс» издания 1986 года «живописным местом», не остановилась, здесь успели пролить кровь и участники Сопротивления времен последней мировой войны.

Парк на самом деле прекрасный, особенно в будние дни, когда в нем никого, кроме матерей с детьми, мелких торговцев наркотиками и клошаров, расслабляющихся под кустами. Пологие склоны, покрытые ярко-зелеными газонами, искусно рассаженные купы деревьев, цементные заборчики в виде переплетенных корневищ и прекрасно изготовленная цементная скала (жалко, по ней не разгуливают белые медведи, как в московском Зоо), каскадики и журчащие мелкие водопады на водопроводных ручьях... спокойствие.

Но главное -- улицы вокруг этого парка. Холм Шомон до конца прошлого века был заселен крестьянами, пасшими коз, разводившими огороды, либо работниками мелких окружных фабрик. Накануне первой мировой войны здесь начали строительство, особенно развившееся в 20-30-е годы. Сейчас здесь бодро строят большие дома «со всеми удобствами», но сохранились еще островки странной мелкобуржуазной жизни первой половины нашего столетия. Например, улица Музайя. Это -- пустынная, с редкими магазинчиками и кафе дорога, обрамленная стенами и домами. В домах почти всегда окна закрыты ставнями, а над стенами свисают ветки сирени и жасмина. Живут здесь по большей части природные французы, но даже зимой возникают ассоциации с южными городами. Тем более, что дома здесь устроены по принципу «виллы» в античном смысле: двор, замкнутый несколькими сообщающимися друг с другом домами. По-русски «вилла» лучше всего переводится как «усадьба». Вот и здесь, проходя по мощенному мелким булыжником двору, поглядывая на травяные стебельки, пробивающиеся между камнями, на пышные живые изгороди, слушая рев моторов где-то внизу и пение птиц, свивших гнезда в окрестных каштанах, убеждаешься в незыблемости полудеревенского быта. А сверху -- плывут облака, которые в этом городе обычно очень низки, пышны, как кондитерский крем, и способствуют медленным размышлениям о том, что нет ничего более нового, чем постоянные изменения.

Спускаясь с бютт Шомон, попадаешь на ее склон, в Бельвилль -- «Прекрасную деревню». Когда-то этот район был вотчиной апашей, чем-то вроде парижской Марьиной Рощи. Сейчас в его узких улочках, карабкающихся на холм, живут вперемежку представители всевозможных экзотических национальностей, небогатая творческая интеллигенция и все больше и больше молодых деловых людей, понявших, что место скоро станет золотым.

Сейчас -- короткое объяснение социальной географии Парижа. Как во всех городах Европы от Лондона до Москвы, роза ветров здесь такая, что ветер чаще дует с запада на восток. Поэтому в Вест Энд Лондона живут в основном люди обеспеченные, а в Ист Энд -- пролетарии, нюхающие дым труб окрестных заводов. В Париже -- Булонь-Нейи на западе и Баньоле-Монтрей на востоке. В Берлине -- Далем и Шарлоттенбург и противоположные им восточные рабочие предместья. В Москве мы видим то же самое. Правда, бывают и исключения. Обеспеченный парижский район Венсенн находится на востоке, как и, например, Кусково или Царицино у нас.

Спустившись с холма, попадаешь на набережные канала Сен-Мартин, соединяющего, посредством других каналов, Сену с Уазой и Марной. Вообще сеть каналов во Франции очень развита и до сих пор живо употребляется для всевозможного транспорта. Канал Святого Мартина входит в Сену возле площади Бастилии, и здесь расположена одна из гаваней города, Порт Арсенала. Истинное наслаждение -- сидеть в погожий день на берегу, разглядывать суда, которыми наполнена гавань...

Здесь и роскошные океанские яхты, и всевозможные катера и катерки, и жилые баржи с цветочками на борту и занавесочками на окнах. Все это -- под самыми разнообразными флагами, можно увидеть даже американские или южноафриканские вымпелы. А в соседних кафе нередко можно встретить настоящих «морских волков» с обветренными лицами, сидящих со стаканчиком и ароматной трубкой.

Под площадью Бастилии канал уходит под землю километра на три и появляется на поверхность только в конце бульвара Ришар-Ленуар. Здесь, вдоль набережных Жемапп и Вальми -- удивительный, тихий, патриархальный квартал. Горбатые мостики над медленной зеленой водой, старинные шлюзы, рыболовы в беретках, день-деньской следящие за поплавками. И люди, просто часами глядящие на воду, наслаждающиеся безмятежной, сонноватой жизнью этого мирного островка в бурном море мегаполиса.

А выше по Сене, к востоку, на правом берегу, находится еще одно любопытное место -- район винных складов, примыкающий к суперсовременному стадиону и концертному залу Берси. Это -- целый городок, состоящий из узеньких улочек, носящих имена самых знаменитых французских вин -- Макон, Сент-Эмильон, Шабли, Поммард, Минервуа, Корбье. Здесь из ворот складов пахнет вином, приезжают и уезжают машины, груженные ящиками с бутылками, усатые виноторговцы ведут непонятные для непосвященного разговоры...

К северо-востоку, за парижской «МКАД», находится блошиный рынок Монтрей. В отличие от более знаменитого рынка Сент-Оэн/Обервилье, весьма туристского и, соответственно дорогого, где даже ржавые краны и смесители приобретают какой-то французский шик, монтрейский рынок -- совершенно настоящий и смахивает на наши толкучки. Торгуют здесь любой дурью, от сношенных башмаков до неработающих старинных игровых автоматов. А также африканскими тканями цвета «вырви глаз», китайскими веерами и фонарями, арабской чеканкой и Бог весть чем еще. А неподалеку, в небольшом доме за увитой плющом стеной, расположился самый крупный в Европе центр кружащихся дервишей-суфиев секты Ахмадийя. Если попросить разрешения, то можно присутствовать на их радениях.

Южнее Монтрея находится район Венсенн с его знаменитым замком и дворцом Людовика XIV, обширным лесом, озером и монастырем ламаистов-красношапочников. Лес -- любимое место отдыха парижан, он менее ухожен, чем знаменитый Булонский лес, но и более «природен», а также меньше обсижен наркоманами и проститутками. Здесь же имеется ботанический сад, Jardin dХAcclimatisation. Это чудесное место с великолепным розарием, коллекцией редких растений и очень красивым парком. Но на мой вкус, самое замечательное, что имеется в «Саду Акклиматизации», -- это построенные, наверно, в 70-х годах, в «японском стиле» павильоны, где воспроизведены (несколько наивно) разные страны. Сахара, амазонские джунгли, Япония, мексиканская пустыня... Особенно хороши эти павильоны в дни промозглой парижской зимы. Заплатив несколько франков за вход в пустынный ботанический сад, прихватив с собой бутылку вина, книжку или «ноут-бук», вы можете безмятежно кайфовать или работать, перемещаясь время от времени из сухого пустынного климата во влажную жару Амазонии, а если надоест -- то отправиться на бамбук или карликовые деревца Японии.

В самом центре Парижа еще остались уголки, куда редко заходят посторонние. Например, лабиринтообразные узенькие переулки в квартале Марэ -- «Болото». Случайный человек может заблудиться: улицы проложены без видимой логики. Именно здесь находится печально знаменитая бандитизмом во времена Средневековья rue des Vertus -- улица Добродетелей. Да и пресловутый, знакомый всем по «Анжелике, маркизе ангелов» Двор чудес находится неподалеку. Сейчас здесь все спокойно. Еще несколько лет назад здесь имелись удивительные арабские лавочки-кафе, где торговали пряностями, оливковым маслом, вином, зеленью, но можно было и выпить кофе или опрокинуть стаканчик. Теперь арабов все меньше, зато все больше китайцев, причем каких-то особенных. Они принадлежат к некоему южнокитайскому племени «вэй» и с прочими выходцами из Поднебесной не общаются. Здесь -- крошечные ресторанчики с удивительно дешевой и вкусной едой, фабрички и лавки, торгующие изделиями из кожи -- сумками и ремнями, магазины, наполненные загадочными продуктами.

Еще одно весьма экзотическое место -- крытые пассажи возле улицы Фобур-Сен-Дени, царство пакистанских, индийских и турецких кафе и забегаловок. Здесь усатые турки часами пьют кофе, играют в карты и смотрят на видео турецкие фильмы; пакистанцы и индийцы заходят в видеошопы взять кассеты со своими киноэпопеями; стены заклеены афишами и листовками Курдской рабочей партии с портретами Ленина и призывами к чему-то; здесь можно купить редчайшие пряности, благовония и украшения, не уезжая из Парижа на тысячи километров.

Чтобы попасть на другие холмы Парижа, надо перебраться на левый берег Сены.

Экскурс в историческую географию Парижа. Возник город на островке между двух рукавов Сены, который теперь называется Иль де ля Сите, «Остров Городка». Именно на этой болотистой кочке представители племени паризиев и основали Лютецию, будущий Париж. Им повезло: через остров, где ныне стоит Нотр-Дам, пролегал важный торговый и стратегический путь с Юга на Север, из римских средиземноморских провинций в их колонии в Германии, Бельгии, Англии, и дальше -- в Скандинавию. Потом город начал разрастаться на оба берега, и исстари берега разнились между собой и нередко враждовали. Королевская резиденция была довольно быстро перенесена с Иль де ля Сите на правый берег, Rive Droite, туда, где постепенно вырос Лувр. Здесь на столетия сосредоточилась чиновная и финансовая жизнь города и страны. Здесь находится rue des Lombards, улица Ломбардцев, которые первыми открыли в Париже меняльные лавки и «ломбарды», прототипы современных банков. Центральные офисы крупнейших банков до сих пор находятся на Правом берегу. Тут же -- Елисейский дворец, официальная резиденция президента, Государственный совет, большинство посольств, офисов больших компаний, музеев и самых известных театров. Но Правый берег был и средой обитания ремесленников и торговцев, шпаны и солдатья. Здесь, в полукилометре от Лувра, бурлило «Чрево Парижа», Les Halles, колоссальный рынок, теперь замененный столь же колоссальным коммерческим центром, закопанным на четыре этажа под землю. Тут футуристический Центр Помпиду, «Бобур», но тут же и улица Сен-Дени и Пигаль с их секс-шопами и проститутками. А квартал Марэ -- «Болото», первоначально занятый в основном дворцами вельмож, после крушения «старого режима» превратился в чудовищный гнилой человеческий муравейник: дворцы, в соответствии с лозунгом «мир хижинам -- война дворцам», были обстроены какими-то заплесневелыми курятниками и чуланами, в великолепных когда-то парадных залах обустроились кожевенные фабрики и мебельные мастерские. Только в последние два десятилетия округа Лувра, Бастилии и Оперы стали превращаться в престижный и дорогой район.

Левый берег, Rive Gauche, испокон веков был вотчиной оппозиционеров. Здесь устраивались полуопальные аристократы, здесь возник Университет, Сорбонна, вечно находившийся в противостоянии власти. Людовик XIV, ненавидевший традиционный Париж, строит здесь один из самых великолепных своих монументов -- Дворец Инвалидов. Наполеона хоронят здесь же -- это показательно, не в Сен-Дени же, усыпальнице Капетингов на Правом берегу предавать его прах покою... На Рив Гош находится и Пантеон, мавзолей «новых французов» -- по отношению, естественно, к «ancien regime». Свою «левизну» Левый берег проявил и в «Эпоху Мая» -- во времена баррикад 1968 года. Сорбонна в очередной раз разбушевалась и вспомнила об угнетенных пролетариях, обитающих в основном за речкой. Это, конечно, не значит, что Левый берег заселен исключительно студентами, профессорами и лицами свободных профессий. Вовсе нет. Но здесь все-таки больше улиц, похожих на наши Пречистенку и Арбат, больше тихих, располагающих к задумчивости, уголков, больше хороших книжных магазинов и магазинов с одеждой для людей, любящих одновременно моду и традицию.

В 70-е годы, когда наступило похмелье от «революции-68», было заявлено, что Рив Гош, его Сен-Жермен де Пре, Распай и Монпарнас, «поколение йе-йе» (белая рубашка, черные очки, черные ботинки/юбка-солнце, шиньон-«Бабетт» и тоже темные очки), Сартр и Борис Виан, а также джаз-клубы непоправимо вышли из моды. Начался отток интеллектуалов, художников и литераторов и кормивших их и от них кормившихся галерей и издательств на Рив Друат. Там тогда было дешевле снять мастерскую или оборудовать коммерческое пространство в руинированных муравейниках. Теперь все, похоже, качнулось в обратную сторону. Правый берег уже дороже Левого, а кроме того, 60-е годы снова в моде.

Первый холм, куда попадаешь на Левом берегу, это Butte S-te Genevieve, Св. Геновефы, покровительницы Парижа. Это рядом с Сорбонной, там очень красиво и очень туристично. Но есть и место, интересное русскому, -- книжный магазин «ИМКА-Пресс» на одноименной улице. Пыльно-затхлый запах старых книг, огромный набор зачастую загадочных эмигрантских изданий, ощущение, что русская интеллигенция -- она и на Рив Гош русская интеллигенция. Butte Montparnasse, «Холм Парнасской горы» сейчас почти незаметен в результате нивелировки и строительства. А называется он так потому, что во времена Франсуа Вийона студенты колледжей Сорбонны здесь прогуливали лекции, развалившись под кустами и лопухами, попивая вино и читая друг дружке вирши на латыни. Под его восточным склоном, ниже улиц Муффтар и Монж, имеется очень симпатичное место -- «Арены». Это парижский Колизей, раз в сто уступающий римскому по размеру, но очень уютный. Хотя здесь тоже травили христиан дикими зверями (во всяком случае, так пишут в путеводителях), дух нетерпимости здесь не витает. Этот каменный цирк, зажатый между спокойными и дружелюбными домами, -- как где-нибудь в Старопименовском переулке, -- обсаженный акациями, сиренью и жасмином, идеальное место для милого дружеского или любовного разговора в теплый летний вечер.

Но самая главная Butte Левого берега -- Butte aux Cailles, «Перепелиный холм», место совершенно неизведанное туристами. Прежде всего потому, что там нет никаких исторических памятников. Но есть удивительная, как говорят французы, «ambiance» -- сочетание «атмосферы» и «микросоциума».

Перед тем, как попасть туда, стоит пройтись сквозь район Площади Италии и завернуть в «чайнатаун», находящийся в основном в подземельях нового комплекса рядом с площадью. Здесь, блуждая среди лавок и супермаркетов, торгующих неидентифицируемыми товарами, можно прикупить шелковую «маоцзэдунку», китайскую воблу, еще более пахучую, чем русская, посмотреть последний гонконгский боевик или оказаться в конфуцианском храме, где жгут бумажные свечи и поминальные деньги в честь вечноживых предков.

А выбравшись оттуда, свернув на запад по улице Тольбиак, поплутав по замершей в вечном ожидании Тополиной улице (rue des Peubliers), Алмазной улице (rue des Diamants) и улице Самсона, вы и попадете на верхушку Перепелиного холма, на круглую площадь Верлена. Жил ли там великий поэт, мне выяснить не удалось. Вряд ли. Слишком далеко от центра. Нищему гению на извозчика бы не хватало. Но если жил -- то понятно, откуда такая бешеная энергия, такой мощный ритм. Это сонное царство. Дома 20-х годов, платаны, пирамидальные тополя, косое солнце -- почему-то на Бютт о Кайль в любое время года теплится оранжевое умеренное солнце. Пожилые пенсионеры и рантье -- прямо из флоберовского «Бувар и Пекюше», женщины с колясками да молодые люди, всем своим видом показывающие, что здесь они оказались совершенно случайно. На Перепелином холме время течет медленно, куда медленнее, чем даже на Бютт Шомон, и эта медлительность дает уверенность в том, что стыдящаяся молодежь, пройдут годы, будет все так же прогуливать до поры мало что понимающих младенцев, а потом греть кости на лавочках площади Верлена. А если столь банальные философские заключения через полчаса вам наскучат, зайдите в одно из кафе на углу. И еще через полчаса вы поймете, ловя сонно-подозрительные взгляды хозяина или хозяйки, что банальность в любомудрии -- не обязательно отрицательное свойство.

В получасе ходьбы на запад -- парк Montsouris, «Мышиной горы». Это тоже одна из «бютт» Парижа. Небольшая, с холмиками и беседками, арабскими и польскими работягами, пьющими пиво на газонах, с совсем уже деревенским бытом. Когда я подошел к пожилому господину в «баскской» беретке, отдыхавшему после долгой игры в «петанк» (заключающейся в размеренном катании свинцовых шаров), и спросил его, как пройти на одну из соседних улиц, он мне блаженно ответил, гортанно переворачивая влажные шары парижского прононса: «Сынок, ты чего? Зачем тебе туда, здесь куда лучше..." (Fiston, pourguoi faire? On est bon ici).

Еще одно место для нетипичного туриcта -- La Ruche, «Улей», когда-то мастерская Эйфеля. В ее строительстве гениальный инженер использовал те же принципы, что для Башни: металлический несущий каркас и небольшое количество функциональных добавок из других материалов. Это строение, похожее на пагодообразный пирог, после смерти Эйфеля стало поистине ульем -- но без пчеломатки. За сто без малого лет его существования в сегментообразных мастерских успели поработать художники, чьи произведения ныне висят в почетных залах самых почетных музеев: Шагал, Руо, Сутин, Поллок. Жизнь идет. В «Улье» и сейчас занимаются творческим трудом представители разных национальностей и стилей. В последнее посещение я там встретил ирландца, японца, словенца, израильтянина и француза. Дай Бог им вписать свои имена в золотую книгу парижской культурной и культовой жизни. Но и без них ля Руш -- изумительный островок отдохновения среди сжатого и задыхающегося Парижа. Находится «Улей» на улице Конфедерации, одном из ответвлений улицы Вожирар, самой длинной в городе. Любителям пешего хождения могу посоветовать пройти путь ногами, от Люксембургского сада до «Периферик». Путешествие займет часа полтора -- Париж город маленький, чуть больше Москвы в пределах Садового кольца. И вы, прогуливаясь, увидите самые разные пейзажи, самых разнообразных персонажей и множество мелких, но необходимых для понимания города деталей. Так что заверните в улицу Конфедерации -- здесь, за чугунной, всегда приоткрытой решеткой вы полюбуетесь на жизнь «Улья», на сад, его окружающий. А если подружитесь с его обитателями, то и поучаствуете в жарении сардин и шашлыков на решетке и распивании «кот дю Рон» из пластмассового бочонка.

После этого, минуя заманчивые адреса вроде улицы Круа-Нивер и похожей на площадь Киевского вокзала Порт дХОрлеан, я завернул бы на улочку Froidevaux -- «Телят холодных», цинично расположенную у стены кладбища Монпарнас. За стеной -- герои Левого берега, гошисты вроде Сартра и де Бовуар; а на улице -- чудные алжирские ресторанчики с прекрасным «мешуи» -- жареной бараниной, «кус-кусом» и серым вином «Булуания».

Еще одно место, которое нельзя миновать, -- Марсовы поля у подножия Эйфелевой башни. Это один из самых престижных районов Парижа, поэтому днем здесь ухоженные дамы прогуливают не менее ухоженных собак, а африканские или филиппинские бонны выгуливают чистеньких белокожих детишек. По аллеям катаются на лошадях девицы в брюках с кожаными леями и в зеркально начищенных сапогах. Ну, а поздно вечером здесь безлюдно и тихо. Особенно приятно здесь поздним вечером, переходящим в раннее утро: поют соловьи, сладостно пахнет жасмином и розами, сияет в черном небе подсвеченная Башня.

А закончить путешествие по не очень известному Парижу стоит в самом его сердце, на стрелке острова Св. Людвика, Ile St.-Louis, расположенного рядом с Иль де ля Сите. Почему-то здесь, хотя вокруг бродят орды туристов, почти никогда никого нет. Нужно спуститься на нижнюю набережную, где растет огромный вяз, а возле него стоит скамейка. И, усевшись на нее, любоваться видом. Он великолепен. Слева высится Нотр-Дам, на противоположном берегу поднимает свой шпиль один из древнейших храмов Парижа, Сен-Жерве -- Св. Гервасий, за ним белеет Отель де Вилль, Парижская мэрия, а дальше -- вдоль набережных течет к морю Сена, чередой уходят мосты, виднеются Лувр, Эйфелева башня, золотой купол Инвалидов. И над волнами парижских крыш плывут, постоянно меняясь, облака... Сидеть на этой лавочке можно часами.

Конечно, это отнюдь не все удивительные адреса города, -- просто самые милые для меня. Я уверен, что любой, кто рискнет сойти с маршрутов, прописанных в путеводителях, непременно найдет что-то по своему сердцу. Исследовать Париж можно до бесконечности, только и удивляясь: господи, как же я раньше-то не замечал вот этого окна, этого двора, этого изгиба улицы? кино фильм Дориан Грей на сайте kameramotor.com

Париж у каждого свой. В зависимости от ситуации — карманный, плакатный, передаваемый словами (или нет), — но живой. Мой Париж нарисовался из книг, мемуаров, картин импрессионистов, и потому, когда я впервые попала в него в возрасте восемнадцати лет, единственное ощущение новизны и полета я испытала при въезде в город на бульваре Периферик, в многокилометровой и многочасовой пробке.

Тот неподдельный ужас и страх, которому так удивлялись французы в близстоящих машинах, был, конечно, не случаен. Эта пробка — конец света на Южном шоссе — оказалась первым знамением фантастического и единственно реального Парижа, о котором мы читали у Кортасара. Именно он при всех своих странностях лучше других рассказал о современном Париже — не о Нотр-Даме и Эйфелевой башне, конечно, а об улицах, людях и… метро. Именно кортасаровские образы, выпавшие из рассказов и осевшие в подсознании, заставляли нас видеть в парижском метро нечто большее, чем желто-синий кафель и рекламы на стенах. Как и его героям, нам часто было нечего делать, и мы просто катались по разным линиям, выходили на станциях с понравившимися названиями и оказывались в других мирах, обозначенных словами «Lovrmel», «Porte de la Villete» или «Pereire».

С непонятным чувством без названия мы заглядывали в глухие тоннели, большие зеркала, в лица людей, как известно, играющих здесь в очень странные игры, и ни на минуту не забывали о том, что каждый вечер из парижского метро выходит на несколько человек меньше, чем спустилось в него утром. И единственное, что мне осталось от всего этого, — то самое чувство, с которым уже дома, в Москве, я читаю кортасаровские «метрошные» рассказы, держа в одной руке книгу, а в другой — схему метро.

Наш скромный отель находился, конечно, на самой окраине, а под окном, находящимся между душем, кофеваркой и неснимаемыми плечиками, расстилалась потрясающая панорама парижских трущоб. Под самым носом у отеля примостилась совсем неадекватная хибара (читай — «сарай») с параболической антенной на крыше и черным мерседесом у ворот. Парижские несоответствия начались. Каждое утро мы с Эвелиной завтракали на открытой веранде и, запивая круассаны апельсиновым соком, отгоняли ос, в то же время наблюдая будничную жизнь парижских низов: женщины развешивали белье на веревках, протянутых между домами, дети разбивали себе носы, ревели на всю округу или — того хуже — хрипло ругались, чем всегда вызывали наше восхищение, выражаемое фразой: «Ишь ты, такой маленький, а уже по-французски умеет». Переводя взгляд в другую сторону, мы могли видеть все тот же бульвар Периферик, по которому денно и нощно неслись автомобили.

Ко всем прочим достоинствам наш отель находился еще и в китайском квартале, что было действительно достоинством, потому что после десяти вечера жизнь здесь замирала напрочь, и не было видно даже иероглифов на вывесках. Единственной радостью заплутавших ночных странников была бензоколонка, на которой по ночам продавали хлеб. Короче говоря, этот район подкупил нас сразу, с первого взгляда непосредственностью и скромным обаянием. Уверенные в своем тыле, мы отправились в центр, на объекты.

То, что Эйфелева башня — символ Парижа, понимают все. Но вот что меня удивляет: совсем мало кто понимает, зачем на нее нужно влезать. Все знакомые, бывавшие в Париже, предпочитали отсиживаться в пивнушках, либо, высунув язык, бегать по музеям. Польза и того, и другого очевидна. Эйфелева же башня по каким-то причинам осталась незадействованной в большинстве маршрутов: «посмотрел, мол, снизу вверх, и хватит». Лишь одна эмоциональная девица рассказала мне историю своего посещения, наговорила бог весть чего: там и диваны чуть ли не парчовые с подушками, и воздушные шарики дарят, и всем дают шоколадное мороженое с клубничным вареньем.

Соответственно, когда перед нами, отстоявшими километровую очередь, встал вопрос, какой брать билет, мы взяли самый дорогой, на третий этаж за 55 франков, и были полны самых радужных ожиданий. Но мало того, что день был пасмурный, так вдобавок над Парижем еще и висел смог. На третьем, самом заоблачном и последнем этаже Эйфелевой башни было еще мрачнее, чем на других. Невеселый колорит ему придавали тяжелая стальная решетка и замерзшие посетители с посиневшими губами. А главное — внизу ничего не было видно. Здоровенный бинокль за умеренную плату разрушил мои надежды увидеть лица радостно снующих парижан и показал только туман, туман и снова туман.

Но, как это ни странно, горького разочарования я не испытала, даже напротив — Эйфелева башня принесла мне в жизни гораздо большую пользу, чем любая другая парижская достопримечательность. Дело в том, что во время наших скитаний мы прибились к американской экскурсии, из которой я почерпнула факт, что за время существования башни с нее упало 300 человек. Полгода спустя, на экзамене по французскому, в билете мне попался устный рассказ про Tour Eiffel, и когда я блеснула этой потрясшей меня тонкой подробностью, ma institutrice, пристально взглянув на меня поверх очков, вздохнула: «Лучше б вы так грамматику запоминали». Тем не менее, пятерку она мне поставила. Но все равно — на Эйфелеву башню я больше никогда не полезу.

Эспланада инвалидов вошла в историю не только замечательным названием, но и тем, что в ней покоятся кости Наполеона, которые лично у меня никогда не вызывали особого любопытства. Но все же долг есть долг, и мы бы его обязательно выполнили и посмотрели бы все, что следует, если бы по пути к эспланаде с нами не приключилось одно событие «из ряда вон». А именно: мы встретили Алена Делона. Дело было так. В жаркий летний день мы шли по цветущему и благоухающему проспекту в музей. Мимо Его дома. Дабы не кривить душой и не обманывать тех, кто думает, что это так уж легко — встретить Алена Делона в Париже — скажу, что мы знали, где он живет. Несколькими днями раньше кто-то из знакомых показал нам этот дом с садом на крыше из окна автобуса и сказал, что там, мол, живет Ален Делон. Мы, конечно, его не запомнили и вообще сразу забыли, тем более, что ничем особенным от рядом стоявших, таких же шикарных, он не отличался, и даже сад на крыше у него был такой же, как у других. Ни фанатками, ни даже поклонницами Месье мы не были, а я, к своему стыду, в тот момент не смогла бы даже узнать его на фотографии, а из всех его достоинств знала только одно: что он не пьет одеколон. Хорошо, в нужную минуту рядом оказалась Эвелина. Итак, у одного из домов (у которого мы очутились не случайно, а потому, что нам было по пути) остановилась машина, из нее выпали двое в строгих костюмах. Встали у дверей. Из машины вышел человек в джинсах и потертом пиджачке. И все бы ничего, если б в этот момент Эвелина вдруг не сказала протяжно, по-русски: «Ба-атюшки, никак сам Ален Делон!"

Последний, услышав свое имя в непонятном контексте, уже стоя у самых дверей, обернулся и бросил на нас долгий, ничего не выражающий взгляд. Затем повернулся спиной и зашел в подъезд. Вся сцена длилась не больше минуты.

Но мы решили отменить свой поход в музей и бежать к ближайшему телефону, звонить друзьям в Москву и кричать им в трубку: «Представляете, на нас посмотрел Ален Делон!"

Что же касается последствий, то знаменитый ален-делоновский «взгляд с экрана», пережитый мною наяву, сделал свое дело, и теперь я, если и не собираю вырезок из газет и не клею фотографий на стену, во всяком случае, отношусь к нему очень трепетно.

Монмартр — самая высокая естественная точка Парижа — всем хорошее место. В смысле удобное для любых начинаний, но лучше всего здесь, конечно, тусоваться — просто убивать время в приятных беседах, прогулках и созерцании. Когда наши друзья посылали нас на Монмартр, они сказали: «Вообще-то, здесь живет богема — писатели, артисты разные… (многозначительная пауза)… журналисты».

После чего все посмотрели на меня, и я почувствовала себя на Монмартре почти дома. По этой и некоторым другим причинам мы взяли себе в привычку ходить сюда каждый вечер, хотя бы на полчаса — посидеть на лестнице у Сакре-К¤ра, посмотреть закат над городом, вместе со всеми спеть что-нибудь из Beatles, поторговаться и купить фенечку на память. Подобных нам бездельников собирается здесь целая тьма. Знакомый франко-итальянский юноша Виктор, который каждое лето приезжает сюда на каникулы, на мой глупый вопрос «Чем ты вообще в Париже занимаешься?" пожал плечами и ответил: «Люблю на Монмартре сидеть, смотреть, как полиция черных гоняет». И при всех своих высокоинтеллектуальных запросах, я все же понимаю, что нормальному человеку в Париже для счастья этого бывает достаточно. В общем, каждый вечер мы ходили на Монмартр, но поскольку наши деньги, как и все в этом мире, стали подходить к логическому завершению, мы уже не могли шиковать и ездить на фуникулере. Поэтому мы ходили пешком — окружными путями, по помоечным улицам, где не бывает туристов, обшарпанными крутыми лестницами, на которых вечерами собираются страшные арабские тусовки, мимо которых мы проходили в полной тишине, ощущая на своих спинах сальные взгляды и каждым нервом — напряжение, готовое разорваться каким-нибудь замечанием в наш адрес.

Короче говоря, мы испытывали свою психику, выносливость, вестибулярный аппарат — и экономили деньги. И вот однажды мы дошли до верха с почти что кровавыми мальчиками в глазах и сели на фонтан перевести дух. Перекинулись парой фраз, и вдруг над нами — громовой голос: «Портретик нарисовать не желаете?" — «Да нет, спасибо», — вроде отмахнулись мы и неожиданно поняли, что спросили нас по-русски. В общем-то, это совсем никакая не редкость и не радость — встретить в Париже русского, пусть даже и художника. А услышать русскую речь — вообще дело самое плевое, любой продавец фруктов или бижутерии знает по-русски «здрасьте» и умеет считать до десяти. Но этот русский был какой-то не такой, как все. Аккуратно присев на краешек фонтана, он повел с нами неторопливую беседу. Узнав, что мы из Москвы, причмокнул.

— Люблю этот город.

— А вы сами не москвич?

— Да я венгр, венгр я, — и в ответ на наш немой вопрос, — Моя сестра живет в Москве, на Большой Грузинской, может, знаете?

— А то, — говорю, — зоопарк, Киноцентр…

— Планетарий, — добавила Эвелина.

— Магазин «Диета», — неожиданно сказал венгр, и тут его понесло: про московские закоулки, переулки, лавочки, дворы и перекрестки. С такой нежностью и любовью, какой мы еще не слышали от современного человека. Потом про Париж — точно так же. Потом про Будапешт. На самом литературном русском. Чтобы поддержать беседу, я сказала:

— Да, Будапешт действительно красивый город.

— Бывали? — обрадовался он.

— Н-нет. Но у меня там жила бабушка, — на всякий случай добавила я. Как мы поняли, в его рейтинге города расположились следующим образом: Париж, Будапешт, Москва — три столицы мира.

Сидели мы на этом фонтане, наверное, часа три. На прощанье он нарисовал наш портрет — задаром! — правда, очень фигуральный, из пяти черточек, но все равно приятно. Нарисовал и ушел, довольный, зарабатывать деньги, чтобы вернуться безбедным в родной Будапешт и навестить сестру на Большой Грузинской.

И мы тоже пошли по своим делам — довольные и немного с квадратной головой: одного нормального русского встретили, и тот оказался венгром.

Фу, до чего все перепуталось в этом Париже. Во Францию я ехала, как положено, с кучей поручений. Среди них самым трудоемким была просьба передать привет «от таких-то…" магу из Марокко, про которого я знала только то, что он весь в цветной татуировке глотает огонь на площади Бобур. Казалось бы, не составляет особого труда найти подобного человека в толпе. Но только не на Бобур. Мне вообще кажется, что просто люди здесь не живут — располагаются на асфальте типы с огромными рюкзаками, по вечерам костры разводят, песни горланят, пьют вино, а бутылки разбивают — и все это с выставленной вперед кепкой или ведерком: «Мы сами люди не местные…". Каждый промышляет, чем может, — кто внешним видом, кто природными талантами, кто сувенирами. В течение недели я приходила сюда в поисках мага — заглядывала в лица «неместных» и все больше отчаивалась. И однажды, еще на подходах к центру Помпиду в поле моего зрения показалась толпа. Ну наконец-то. В этом городе наскучивших диковинок редко какое зрелище собирает много публики. Здесь привыкли ко всему, даже к памятникам — людям, одетым в средневековые одежды, неподвижным на постаменте из ящика и с ног до головы залитым бронзовой аэрозолью. Подобное самопожертвование окупается все реже и реже. Поэтому и казалось, что толпу может собрать только огнедышащий маг.

С замиранием сердца протискиваюсь в первый ряд, и что же я вижу? Маленький пожилой человек, в круглых очках, в бейсболке, что-то кричит, размахивает руками, бегает по очерченному кругу, вытаскивает из толпы людей, заставляет их повторять слова и жесты и вообще похож на кинорежиссера в комедии. Постепенно я понимаю, что смотрю спектакль и даже разбираюсь в сюжете: Король, Королева, Похищенная Героем Принцесса, какие-то бандиты, кокетки и придворные. Французская народная сказка. Исполняет французский народ. В людях, попадающих в круг, просыпаются актерские таланты — они вдохновенно произносят монологи, сражаются и целуются. Публика хохочет. Пока из толпы пытаются выманить долговязого американца, который с характерным «R» объясняет свою недееспособность, режиссер хватает за руку меня и вытаскивает в самый центр круга. Я с ужасом обнаруживаю, что совершенно не понимаю французского. Он кричит мне что-то: «повторяйте!" — я пытаюсь — публика смеется и хлопает. Я глупо и виновато улыбаюсь. Он говорит мне — «падайте!" — я падаю — публика тоже падает… от хохота, потому что, оказывается, надо было не падать. Меня поднимают, я откланиваюсь и ухожу в тень.

Честно говоря, я до сих пор так и не поняла своей роли в этом спектакле, думаю, это был вставной номер. Про клоунов.

Париж посмеялся надо мной, и мне приятно, что я привнесла что-то новое в его жизнь. А так — все по-старому: набережные, дома, мосты, витрины, музеи, букинисты, хиппи и туристы. И такие же — тихие, нежные — его аккордеоны. Вряд ли когда-нибудь он изменится.

Франция, Ницца, Париж, Монмартр — эти слова рождают в душе русского человека неизъяснимый трепет. Что влечет русских в страну их мечты? Трудно объяснить словами. Одни жаждут приобщиться к уникальной культуре, увидеть Лувр и Версальский дворец, готическую архитектуру и природу Франции. Другие стремятся ознакомиться с космополитической светской жизнью Франции и насладиться всевозможными развлечениями. Третьи желают отдохнуть на шикарных курортах Лазурного Берега или поправить здоровье на бальнеологических курортах.
Эйфелева башня — далее везде

Что же предлагают московские туристические агентства туристу, желающему посетить Францию? Выбор не так велик. Большинство турфирм ограничивают круг познания россиян только Парижем. Великолепный город, воспетый поэтами и художниками различных времен, по праву считается туристической Меккой, и любое турагентство отправит вас на «поклонение святыням» в составе группы на 8 дней за 750–850 долларов, с проживанием в трехзвездочном отеле. Цена немного колеблется в зависимости от насыщенности экскурсионной программы.

Обычно сюда входит обзорная автобусная экскурсия по Парижу с подъемом на первый этаж Эйфелевой башни, прогулка по знаменитому Монмартру, посещение Лувра и Версаля, экскурсия в музей парфюмерии «Фрагонар», где можно приобрести известные во всем мире духи. И, конечно же, каждое турагентство снабдит вас билетиком для прогулки на теплоходе по Сене, где диктор вещает о красотах Парижа на всех языках, кроме русского.

К востоку от Парижа расположен увлекательный европейский мир героев диснеевских мультфильмов — там воссозданы старые американские поселения, экзотические земли, фантастические уголки и даже города будущего. Это настоящее развлечение не только для детей, но и для взрослых, поэтому не отказывайте себе в удовольствии и закажите дополнительную экскурсию в Евродиснейленд, что обойдется в 50$ на взрослого и 20$ на ребенка.

За дополнительную плату многие агентства зарезервируют места в знаменитых на весь мир кабаре и мюзик-холлах Парижа. Посещение престижного спектакля с французским канканом в «Мулен Руж» обойдется в 120$ с учетом бутылки шампанского на двоих.
Во французской глубинке

Но Франция не ограничивается Парижем, как и Россия не ограничивается Москвой. Чтобы понять страну, в которую приехал, недостаточно изучения одной столицы. Если вас привлекает история французской королевской династии, то вы можете совершить увлекательную поездку по историческим замкам вдоль реки Луары.

Берега Луары Бальзак называл «долиной любви». Прелесть этой местности прежде всего в гармонии природы и архитектуры. Долина «королевской реки» (так французы называют Луару) относится к тем немногим европейским территориям, естественная красота которых еще не нарушена.

Трудно назвать другое место, где можно встретить столько дворцов и замков, воздвигнутых в XI-XVII веках. Вас ждет соприкосновение с замечательной архитектурой и яркой, часто трагической историей Франции, которая впечатляет не меньше, чем блеск Парижа и средиземноморской Ривьеры. Многие турагентства предлагают совершить однодневные автобусные экскурсии с посещением трех основных замков — Блуа, Шамбор, Шенонсо.

И, конечно же, очень интересно увидеть Францию изнутри, понять смысл праздной и неторопливой жизни французской глубинки и ознакомиться с красотами Нормандии и Бретани.

Путешествие начинается сразу у бельгийской границы. В ближайшем французском городе Амьене можно посетить собор Нотр-Дам, возведенный в XIII веке. Собор считается не только самым большим во Франции, но также самым совершенным строением готики.

После осмотра портовых городов Онфлер и Довиль перед вашим взором предстанет чудо Западной Европы — гора Сен-Мишель. Это мощная гранитная скала, увенчанная монастырем и колоссальным собором, посвященным архангелу Михаилу. Необычайность этого «строительного дива» заключается еще и в том, что оно стоит на маленьком островке, соединенном с континентом полуторакилометровой дамбой.

Далее маршрут лежит в долину реки Луары. А чтобы дорога до замков не казалась скучной, автобус останавливается в маленьких деревушках, где французские крестьяне дадут вам попробовать настоящий сыр «Камамбер» и яблочную водку «Кальвадос». Постепенно, по мере следования по маршруту, любой турист становится знатоком натуральных местных вин.

Закончить же вояж можно пребыванием в Париже, чтобы получить еще более полное представление о жизни и красотах Франции.

Если вы не любитель групповых путешествий и ради спокойного и чинного ознакомления с Францией готовы выложить немалую сумму за индивидуальный тур, различные турагентства помогут вам организовать такое путешествие. Для тех россиян, которые не представляют своей жизни без автомобиля, организуются автомобильные путешествия. Фирмы, как правило, берут на себя заботы по оформлению визы и страховки, разрабатывают маршруты и бронируют гостиницы для ночлега.

Если же вам всю жизнь хотелось побывать во Франции, но денег на дорогостоящую путевку все время катастрофически не хватает, то имеет смысл обратиться в турагентства, организующие групповые автобусные туры. Конечно, при условии, что вас не пугают многочасовые переезды на автобусе.

Этот тур обычно длится 10–11 дней с 4-дневным проживанием в Париже и стоит около 550$. Самолет заменяется проездом по железной дороге до Варшавы или Праги, и далее вы путешествуете в комфортабельном автобусе с кондиционером, баром и туалетом. Прелесть такой поездки заключается в том, что по пути следования в Париж можно побывать во многих городах и странах. Вы ознакомитесь с достопримечательностями Парижа, Варшавы, Брюсселя, Люксембурга, Кельна, Берлина.
К морю

Летнее солнце начинает припекать, и вы чувствуете, что не сможете продержаться на экскурсии больше двух часов — уже хочется переместиться куда-нибудь поближе к воде.

Выход очень прост: турфирмы предлагают на лето совместить экскурсии и отдых. На достопримечательности Парижа, как правило, отводится два дня, а пять дней вы греетесь под лучами ласкового солнца на Лазурном берегу, что обходится в среднем в 1.000$ (учитывая перелет из Парижа в Ниццу). Удовольствие можно продлить до 12 дней — соответственно, цена возрастет примерно до 1.500$. В стоимость обычно входит проживание в трехзвездочном отеле в Каннах или Ницце.

Франция предлагает россиянам и относительно новый туристический продукт — так называемые «семейные клубы» или «дачи по-французски». Расположены они на побережье Средиземного моря в провинции Лангедок-Русийон, прилегающей к Испании. Роскошные песчаные пляжи привлекают сюда туристов из многих уголков мира. Живут туристы в небольших, чаще в четырехместных домиках, оборудованных всем необходимым.

Каждая такая база — своего рода маленький городок со своим бассейном, дискотекой, тренажерным залом, детским клубом, теннисным кортом, волейбольными площадками.

Родители, решившие отправить свое чадо на отдых во Францию, будут приятно удивлены, обнаружив, например, на западном побережье Франции молодежный лагерь «Альбатрос». Он расположен близ города Биарриц в 20 метрах от тихих волн лагуны и в 600 метрах от Атлантического океана. Лагерь принимает детей с 12-летнего возраста.

Пока дети отдыхают в лагере, уставшие родители могут поправить пошатнувшееся здоровье или просто отдохнуть на северном побережье Франции, на курорте талассотерапии в городе Карнаке в Бретани. Римляне не ошиблись, построив на берегу океана в Карнаке первые термы, они предвидели могучее благотворное влияние энергии океана и исключительного климата — мягкого и тонизирующего.

Приехать в Карнак — значит забыть о переутомлении, о физической усталости. Это великолепная возможность профилактики и лечения ревматизма, артроза, периартрита, остеопароза, мышечных болей, последствий травм, да и просто снижения веса. Заняться собой полезно всегда, но, согласитесь, гораздо приятнее это делать на фоне французских красот.

Эрнест Хемингуэй, поселившийся в Париже в 20-е годы, назвал его «праздником, который всегда с тобой». Французы называют свою столицу «Город света». Игра света и тени здесь и правда невероятная, и днем и ночью. Свет то вспыхивает молнией, то заливает все вокруг, как жаркое полуденное солнце, то робко прячется в тумане, то мерцает, как недостижимая звезда. Темнота то сгущается ненадолго, то отступает, ворча как мудрый старый кот, перед выплеском лучей, то взлетает на ветру, как вуаль на шляпке очаровательной парижанки. Чтобы почувствовать этот вечный праздник и унести его с собой, чтобы погреться на парижском свету или уйти в струящуюся тень, по Парижу надо ходить.

Конечно, обязательно прокатитесь по Сене на bateau-mouche, «корабле-мухе» — туристском «речном трамвайчике». Лучше это делать после наступления темноты: прожекторы «мухи» волшебным образом освещают набережные Сены, скользя по сверкающей отраженными огнями реке. Непременно поднимитесь на Эйфелеву башню — не бойтесь, пешком карабкаться не придется. Лифт вас быстро доставит на смотровую площадку, откуда — если день ясный — вы увидите всю панораму чудесного города. Не отказывайтесь от прогулки на вершину Монмартра, к ступеням храма Сакре-Кер. Это лучше сделать на исходе дня, ближе к сумеркам: именно в это время Париж, расстилающийся у вас под ногами, особенно красив. После этого, конечно, пройдитесь по улочкам Монмартра, потолкайтесь на площади Тертр, густо набитой художниками, которые за несколько десятков франков быстро изготовят ваш более или менее правдоподобный портрет. Но не расстраивайтесь, что вокруг вас будет звучать японская, английская, немецкая, шведская, какая угодно и уж точно русская речь. Парижане сюда предпочитают соваться как можно меньше.

Потом вы, естественно, спуститесь в окрестности площади Пигаль, в «гнездилище разврата». Здесь — царство секс-шопов, пип-шоу, дешевых магазинов электроники и поддельных кожаных изделий Vuitton, смурных уголовных баров и «закрытых клубов», кафе для иностранных туристов и знаменитых рок-н-ролльных и джазовых концертных залов. Впрочем, настоящий «парижский разврат» практикуется не здесь. Где? Спросите у первого пигальского полицейского. Неизбежно и пройтись по Елисейским полям, этому парижскому «Новому Арбату». Но лучше это сделать следующим образом: после посещения Лувра, оставив за спиной стеклянную пирамиду, пройти под триумфальной аркой «Карусель», неспешно профланировать по Тюильрийскому саду, выйти на площадь Согласия, никуда не сворачивая (хотя справа — Вандомская площадь, а слева — манит Марсово поле), миновать «Круглую Елисейскую площадь» и подняться по Елисейским полям до Триумфальной арки. Дорога прямая, как стрела. У Триумфальной арки можно сесть в метро и доехать до футуристического района Дефанс («Оборона»). Там, в «парижском Нью-Йорке», высится «Большой Ковчег Обороны», небоскреб в виде все той же триумфальной арки. С его крыши открывается захватывающий дух вид на весь Париж и чуть не половину Франции.

Есть еще несколько обязательных туристских маршрутов: прогулка по переулочкам вокруг площади Сен-Мишель, в Латинском квартале, толчея у подножия Нотр-Дам и подъем на ее звонницу, шопинг (или, если кошелек не очень пухлый, «лизание витрин», так это называют французы) на улице Риволи, бульваре Мадлен, улице Сент-Оноре или Итальянском бульваре. Стоит пройтись и по торговым улицам Левого берега — Бюси, Дофин, бульвару Сен-Мишель, по набережным возле Нотр-Дам, поглазеть на ларьки букинистов. От всего этого отказываться не надо ни в коем случае.

Это Париж. Но если у вас есть свободное время, воспользуйтесь несколькими нашими советами, которые вам позволят еще лучше почувствовать, что значит «вечный праздник». Во-первых, стоит отъехать от центра. Например, для начала в Булонский лес. Во-первых, это очень красивый парк, где можно понять «скромное очарование буржуазии»: неброские, но невероятно комфортабельные рестораны с высочайшей кухней, дорожки для верховой езды, клумбы-газоны. Во-вторых, Булонский лес (раскрываем тайну полицейских) и является до сих пор «гнездилищем разврата». Здесь вдоль проезжих дорог стоят гуртом «продажные женщины» — по большей части, мужского пола или подвергшиеся хирургическим и медикаментозным операциям особи.

Стоит поехать в обратную сторону от центра, на восток, в Венсенн. Здесь очень красивый замок и дворец Людовика XIV, а также отдохновение души — великолепный ботанический сад, один из лучших в мире, и Цветочный парк, где в любое время года благоухают и красуются удивительные растения. Любители американских удовольствий, оказавшиеся во Франции, могут последовать дальше на восток и оказаться в EuroDisney. Мы бы посоветовали поехать в сторону Америки, на запад, и посетить Версаль. Хотя бы для того, чтобы сравнить российские шедевры дворцовой архитектуры, Царское Село, Петергоф и Архангельское с резиденцией «Короля-Солнца». Во всех упомянутых местах очень красиво.

Но и в сердце Парижа есть тропы, еще почти не изведанные отечественными туристами. Советуем оторваться от туристской толпы у ног Эйфелевой башни и прогуляться по Марсову полю. Там просто очень красиво, а во-вторых, при везении вы сможете полюбоваться на загорелую даму в наряде от Lanvin (или от Lacroix), прогуливающую розовенького поросеночка (или карликовую лошадку) в ошейнике, украшенном изумрудами. Недурно обогнуть Нотр-Дам и спуститься на набережные острова Св. Людовика. Это настоящие парижские набережные, с клошарами, влюбленными, рыбаками и удивительными панорамами Сены. Можно также пойти в другом направлении, полюбоваться цветочным рынком возле Дворца правосудия, выпить кофе на чудесной площади Дофина, поглядеть, как пенсионеры играют в национальную игру «петанк» (заключающуюся в неспешном катании металлических шаров), выйти на острие острова Сите, в скверик «Вер Галан». Там, любуясь на стелющиеся по воде ветви плакучих ив, так приятно сознавать, что ты тоже поэт. Это было одно из любимейших мест Тургенева и Тарковского.

А можно провести час в Люксембургском саду, любуясь, как дети пускают кораблики в большом круглом бассейне, как очаровательные студентки близлежащей Сорбонны, сидя на зеленых ажурных стульях, делают вид, что штудируют учебник римского права. Или, чтобы понять, что Париж до сих пор сохраняет деревенские черты, подняться, пройдя экзотический арабско-китайский Бельвилль, на холм Шомон, поглядеть, как трава пробивается сквозь мощенку дворов улицы Музайя. А то — погрузиться в молодежное безумие, бушующее в ничем на первый взгляд не примечательных улочках вокруг площади Бастилии.

А можно провести час в Люксембургском саду, любуясь, как дети пускают кораблики в большом круглом бассейне, как очаровательные студентки близлежащей Сорбонны, сидя на зеленых ажурных стульях, делают вид, что штудируют учебник римского права. Или, чтобы понять, что Париж до сих пор сохраняет деревенские черты, подняться, пройдя экзотический арабско-китайский Бельвилль, на холм Шомон, поглядеть, как трава пробивается сквозь мощенку дворов улицы Музайя. А то — погрузиться в молодежное безумие, бушующее в ничем на первый взгляд не примечательных улочках вокруг площади Бастилии.

Один из гидов-переводчиков рассказал нам об истории и культуре Франции, о традициях и обычаях, о национальных праздниках и главных достопримечательностях, которые нам предстояло увидеть в Париже, Версале, Руане. А как только мы оказались в водах Франции, по корабельному телевидению стали показывать программу французского кино, начав с некогда любимого всеми фильма «Парижские тайны».

Представляете, с каким чувством мы ждали встречи с городом, о котором Шопен некогда сказал: «Париж — это все, что ты захочешь».

Мы захотели увидеть Париж с самого высокого холма — Монмартра. До середины XIX века он был известен своими виноградниками и мельницами. Ныне на Монмартре осталась только одна, но зато самая знаменитая — Красная мельница, а попросту говоря — «Мулен Руж», известное на весь мир кабаре с традиционным канканом. (Может быть, благодаря великому Тулуз-Лотреку, оставившему следы своей кисти на его стенах.)

Небольшие ресторанчики, кафе, кабаре, ночные клубы и сегодня вереницей тянутся по всему бульвару Клиши. Здесь же и площадь Пигаль, вокруг которой сосредоточена ночная жизнь города. Все это Нижний Монмартр. На вершине холма облик Монмартра XIX века сохранился почти без изменений — узкие кривые улочки, невысокие старые дома и, конечно же, площадь дю Тертр, на которой, как и век назад, безвестные художники пишут свои натюрморты, пейзажи, портреты прохожих.

Беззаботные туристы разглядывают картины, дома и ресторанчики, тесно сгрудившиеся вокруг площади. А вот и самый знаменитый из них — «Мамаша Катрин». Сколько знаменитостей побывало здесь! Ведь работает он с 1793 года! А с вершины холма вашему взору открывается впечатляющая панорама. За скоплением зданий и крыш с открытыми окнами мансард вдали виднеются высокие башни современных зданий, купола готических сооружений и, конечно же, шпиль собора Парижской Богоматери.
Из Парижа богемного и романтического спускаемся в Париж исторический.

Нотр-Дам де Пари — гордость Франции. Именно отсюда, с небольшого острова Сите, который во времена Цезаря назывался Лютецией и был столицей кельтского племени паризиев, начинался город, ставший впоследствии, в 360 году, Парижем. И здесь же с 1163 года, в течение более чем полутора веков, строился главный собор города. Это величайшее произведение готики поражает тремя грандиозными порталами и двумя башнями высотой 69 метров, а внутри, несмотря на некоторую мрачноватость интерьера, — изумительной красоты витражами и богатейшей коллекцией сокровищ. Под сводами собора вспоминаешь героев Гюго. Кажется, их тени присутствуют здесь, и вот-вот из-за колонны появится Квазимодо.

Проезжая квартал за кварталом по левому берегу Сены, мы не уставали восхищаться увиденным: и знаменитой Сорбонной, основанной еще в XIII веке; и величественным Пантеоном; и очаровательным ансамблем Люксембургского сада с прекрасными скульптурами XIX века и дворцом, построенным по приказу Екатерины Медичи, желавшей, чтобы он напоминал о родной Италии; и очень симпатичным районом Сен-Жермен де Пре, где в небольшом кафе рядом с церковью любили посидеть Сартр, Камю и другие известные писатели; и изумительным архитектурным ансамблем дворца Инвалидов, построенным еще Людовиком XIV для ветеранов армии:

— Господа, поторопитесь, пожалуйста! — Это наш гид-переводчик, стоя у автобуса, звал туристов, долго фотографировавшихся у дворца Инвалидов. — Нас ждет самая элегантная дама Парижа.

Самая элегантная дама весит: семь тысяч тонн, правда, при росте в 320 метров. И даже в свои сто с лишним лет она действительно стройна и элегантна. Уже давно став символом Парижа, сразу после постройки она показалась многим уродливой и выглядящей абсолютно чуждой городу-красавцу. И тогда на свет появилось известное письмо «четырехсот», подписанное в знак протеста интеллигенцией Парижа. Правда, один из самых ярых и непримиримых недоброжелателей Ги де Мопассан вскоре стал часто наведываться в ресторан на втором ярусе башни (сейчас он называется «Жюль Верн»). Когда его спрашивали, почему он приходит сюда, писатель отвечал: «Это единственное место, откуда я не могу ее видеть».

Зато с самой башни, созданной инженерным гением Эйфеля и возведенной на Марсовом поле к Всемирной выставке 1889 года, видно абсолютно все!

Опьяненные высотой туристы, до этого строго державшиеся каждый своей группы, рассыпались по балконам смотровой площадки. Под нами — ни много, ни мало — была живая карта Парижа. Отсюда широкие авеню и улицы казались узенькими ручейками, бегущими во все стороны. А парковые ансамбли, бульвары, купола храмов даже на приличном расстоянии были видны так, что даже те, кто впервые оказался в Париже, могли определить: Пантеон это или дворец Инвалидов, церковь Сорбонны или Сен-Жермен де Пре.

«Вооружившись» биноклем или видеокамерой, можно было, не спускаясь с башни, совершить уникальное путешествие по всему Парижу.

Вечер застал нас на Елисейских полях.

Мы предвкушали незабываемую прогулку, но наши планы нарушил проливной дождь. Пришлось спасаться в дорогих престижных магазинах, благо на Елисейских полях их очень много. Пятнадцатилетняя Катя Пыльцова, красивая девочка с длинными каштановыми волосами, во время экскурсии внимательно слушавшая гида, сама стала «работать» переводчицей, помогая то маме с бабушкой, то отцу с дедом общаться с продавцами; и все сокрушалась, что из-за дождя не смогла просто прогуляться и все посмотреть — ведь завтра предстояла поездка в Версаль, который тоже хочется увидеть.

В самом деле, если для круиза три дня в Париже — это огромная роскошь (тем более что «стояли» мы не в Гавре, а на берегу Сены, в древнем Руане, всего лишь в часе езды от столицы), то для знакомства с Парижем — это просто короткий миг. Поэтому в оставшиеся два дня, запланированные на экскурсии в Версаль и в Дефанс, автобусы уезжали без тех, кто предпочел остаться в Париже и прогуляться по его улицам, бульварам, заглянуть в один из ресторанчиков, — словом, подышать его воздухом и поближе узнать.

Двенадцать улиц, словно лучи солнца, расходятся в разные стороны от Триумфальной арки, и от площади Этуаль можно пойти по любой из них. Но как еще раз, теперь уже в хорошую погоду, не прогуляться по Елисейским полям? Все увиденное снимаю на видеокамеру: красивые здания с кованными железными балкончиками, изысканно оформленные витрины дорогих магазинов, знаменитое кабаре «Лидо», уютные уличные ресторанчики. Некоторые из них выставили столики между рядами высоких платанов, которые с обеих сторон двухкилометрового проспекта тянутся до самой площади Согласия.

На площади я встретил сразу нескольких человек из своих. Вначале Сергея Безбородного, не по годам серьезного молодого врача, который внимательно рассматривал обелиск из Луксора. Во Францию он был вывезен Наполеоном во время египетской экспедиции.

Не успел расстаться с Сергеем, как в объектив камеры попали идущие навстречу Ольга и Юрий Ивановы, накрутившие шесть круизов с «Примэкспрессом», и их старые друзья Людмила и Владимир, такие же любители морских путешествий. Поздоровались. — Что, предпочли Париж Версалю? — спрашиваю.

— С утра мы пошли в музей д'Орсе, посмотрели импрессионистов. Там отличная коллекция. Ой, а потом совершенно случайно мы увидели потрясающую вещь. — Ольга даже заулыбалась. — Правда, ребята? У дворца Инвалидов мы увидели, как гвардейцы в парадной форме принимали настоящего восточного принца. Очень красивый ритуал. Юра с Володей даже сняли его на камеру.

— Что-то я вас вчера вечером на ужине не видел:

— Потому, что мы ужинали не на корабле, а в «Лидо». — Юрий, улыбнувшись, показал рукой в сторону Елисейских полей.

— Самое интересное произошло до начала основной программы, — рассказывает Ольга, — до появления красивых девочек из кордебалета. Ты можешь себе представить: на сцену вышли восьмидесятилетние бабулька с дедулей. Она — в старинном платье. В своем танце они выделывали такие па, что публика была в восторге. А потом, после двенадцати, мы поехали на пляс де Пигаль. И нам опять повезло. Представляешь, масса людей на роликах, в масках, каких-то карнавальных костюмах — молодые, старые, с детьми, в сопровождении полицейских с какими-то воплями, криками, под музыку носились по площади, по улицам. Они даже на этих роликах влетали в кафе, брали бутерброды и пиво. Все это было очень красиво и весело, тем более при свете огней и рекламы.

— А когда на корабль вернетесь?

— Мы договорились с дирекцией, что вернемся завтра, к отходу корабля в Лондон.

Через четверть часа, пройдя через сад Тюильри с изящными скульптурами и фонтаном, я оказался у арки, за которой начинался Лувр.

Здесь встретил Павла Куявского с женой, которые направлялись в музей. В прошлом игрок сборной по ручному мячу, он много поездил по Европе и мог сам легко ориентироваться в любом городе.

— Загляни в ресторанчик — вон тот, через дорогу, — посоветовал Павел. — Мы только что оттуда. Съели знаменитый французский луковый суп, но ты хотя бы просто загляни, посмотри на меню.

У входа в этот ресторанчик, находящийся по соседству с Лувром, на стойке, похожей на пюпитр, лежали аккуратно отпечатанные, красиво оформленные меню на английском, французском и немецком языках. А рядом был приколот плотный лист белой бумаги, на котором по-русски от руки было написано: «Менью»: и далее: «борщ: пирог с салом: пельмени» и почему-то «суп с луками». Это слегка меня позабавило, но не вдохновило на посещение, поскольку меня ждали Пале-Рояль, Гранд-опера:

Кстати, по дороге к опере, на одноименной авеню Опера, в нескольких магазинах, особенно в парфюмерных, продавщицы, хоть и не чисто, говорили по-русски. Видимо, в Париже уже хорошо осведомлены о покупательной способности наших соотечественников.

* * *

Многое, естественно, осталось за рамками этой статьи. И грандиозная Гранд-Опера, и Пале-Рояль, и знаменитая Вандомская площадь, с шикарными отелями и ювелирными магазинами, и площадь Бастилии, и Дефанс с Монпарнасом, и знаменитые парижские бульвары, и многое другое. Всего не уместишь.

И если Генрих IV говорил: «Париж стоит мессы», он тем более стоит того, чтобы его увидеть.

…Жаль было расставаться с Францией, но туристов «Примэкспресса» ждала Великобритания. Во время морского перехода они, естественно, не скучали — в музыкальном салоне состоялась встреча с писателем-сатириком Феликсом Дадаевым. Очень веселый, улыбчивый и острый на язык, за восемь лет путешествий на кораблях «Примэкспресса» он не просто объездил всю Европу, но еще и радовал гостей круизов своими веселыми шутками, острыми эпиграммами и удивительно смешными розыгрышами. И на этот раз было много смеха в зале, и все путешественники с хорошим настроением ждали встречи с Лондоном, рассказ о котором — в следующем номере.

Знаменитый Мон Сен-Мишель, гранитный остров у берегов Нормандии, и вправду ошеломляет. На вершине скалы на высоте почти 80 метров растут ввысь стены старинного аббатства. Кругом море. Лишь двухкилометровая дамба соединяет остров с материком. «Пирамидой в океане» назвал Мон Сен-Мишель неисправимый романтик Виктор Гюго.
На подступах к каменному великану

Что это мы все заладили: Париж, Париж! Как будто во всей Франции, кроме него, и посмотреть больше нечего. Тем более весной, когда наступает самое подходящее время для экскурсий.

От Парижа до острова путь неблизкий. И пока за окном проплывали унылые пейзажи, в памяти мелькали картинки из буклетов: море, скалы, остроконечные шпили. Что ж, весьма мило и романтично. Тогда мы даже представить себе не могли, какая красота ждет нас на побережье.

День близился к вечеру и на землю стала опускаться какая-то мутная пелена. И вдруг в этом белом мареве вдали возникла крошечная точка. Еще миг — и она превратилась в пирамидку правильных пропорций. Через пару километров на горизонте уже были различимы башни и шпили. От их четких очертаний невозможно было отвести взгляд. Мон Сен-Мишель разрастался, увеличивался, пока, наконец, не навис над нами огромным каменным великаном.
Легенд незримый рой

С этим местом связано множество старинных легенд. Одна из них рассказывает, как в 708 году архиепископу Оберу явился во сне архангел Михаил. Недоверчивый епископ не внял знамению, и тогда небесный посланник, разгневавшись, довольно резко ткнул его пальцем. В память об этом чуде на острове и появилось первое сооружение — базилика святого Михаила. Те, кто не верит этой легенде, могут проверить сами: на сохранившемся черепе святого Обера действительно есть заметная вмятина!

Два столетия спустя герцог Нормандии передал Мон Сен-Мишель монашескому ордену бенедектинцев. Они основали аббатство и начали бесконечное строительство. О тех временах нам сегодня напоминает древняя крипта, называемая «Нотр-Дам под землей».
Архангел на кончике шпиля

Святой Михаил — в христианской религии фигура особенная. Не просто архангел, но воин и заступник. Именно он, согласно Апокалипсису, должен встать во главе небесного воинства в последней битве добра со злом. Кроме того, Бог возложил на него миссию «проводника душ»: архангел Михаил должен сопровождать праведных к небесному Иерусалиму, защищать их от подстерегающих на пути демонов и помогать открывать тяжелые райские ворота.

Вероятно, поэтому архангелу Михаилу посвящались храмы, стоящие высоко в горах. Ведь именно в таких местах земля словно сходится с небом: кажется, еще немного и станет виден Град Божий. Мон Сен-Мишель не исключение. Не зря на кончике его шпиля, расположенного на отметке 155,5 метров над уровнем моря, замерла на страже золотая фигурка архангела с обнаженным мечем. Так и хочется поверить, что там, на головокружительной высоте, и вправду открывается дорога в рай.
Прибежище святых или вертеп преступников?

Но прежде чем достичь заоблачных высот, необходимо пройти тернистый путь земного восхождения. В Мон Сен-Мишель он начинается у Королевских врат. От них в глубь острова ведет единственная улица — Grande Rue. В крошечных, почти игрушечных домах XV-XVI веков, плотно прильнувших друг к другу по обеим сторонам улицы, сегодня открыты кафе, рестораны, гостиницы и многочисленные палатки с открытками и сувенирами. Призвав на помощь воображение, легко представить себе здесь не современных туристов, а пышно одетую средневековую знать и закутанных в лохмотья паломников. Но постоянно отвлекает обычная мирская суматоха: восторженные возгласы, щелчки фотоаппаратов и едва слышное жужжание видеокамер, шелест купюр и мелькание кредитных карт… Вертеп на святом месте? Нет, все не так трагично: ведь монастырь Мон Сен-Мишель прекратил свое существование задолго до наших времен — еще в 1790 году! Пару десятилетий спустя по странной иронии судьбы сюда собрали самых отъявленных грешников и «Мишель» на полвека стал местом заточения — государственной тюрьмой. В народе его метко прозвали «провинциальной Бастилией». И только в 1863 году после основательной реставрации он открыл свои Королевские врата вновь, на этот раз — для туристов.

Лишь точка посреди морской равнины Grande Rue упирается в широкую лестницу. Именно здесь начинается точка отсчета для подлинного восхождения. Ступеньки неудержимо бегут вверх. От головокружительного подъема в какой-то момент перехватывает дыхание. Не дай Бог, если вдруг прямо под ногами окажется один из бездонных открытых люков, которые и прежде, и сейчас используют для транспортировки всевозможных грузов!

С западной террасы открывается вид на море. Скользя взглядом по беспредельной серо-голубой поверхности, время от времени натыкаешься на островки-точки. Островов кругом много, но подобного Мон Сен-Мишелю нет. Чтобы убедиться в этом, нужно продолжить знакомство с островом: сначала заглянуть в церковь, потом углубиться в бесконечный лабиринт монастырских переходов, где причудливо смешались музыка и тишина, свет и тень.
С раздумьями и мыслями о вечном

Монастырь Святого Михаила строился долго — с XI по XVI столетие. Уходили в прошлое имена и лица, сменялись архитектурные стили, а он все рос и рос, пока не превратился в знаменитое место паломничества, в хранилище священных реликвий, в одно из чудес света — «небесный Иерусалим на земле»…

Сейчас здесь тихо и пустынно. Навсегда застыл в беззвучии колокол, не слышны тихие шаги в галерее крестного хода. Но по-прежнему во внутреннем садике, замкнутом, отгороженном от мира пространстве с узкими окошками-бойницами и невысокими хрупкими колоннами, растут трава и цветы. Здесь ничто не в силах отвлечь от философских размышлений о бренности человеческого существования и смысле бытия.

Мифы, легенды, древние сказания… Чем больше находишься здесь, тем четче осознаешь: «Мишель» явно не склонен выдавать первому встречному свои тайны. Этот монастырь ни разу не был покорен, выдержав однажды даже 30-летнюю осаду. В истории он навсегда остался неприступной крепостью. Она «пала» только… перед туристами. Но понял ли кто-нибудь из них сокровенный секрет Мон Сен-Мишель? Секрет его долголетия, стойкости, великолепия и вечной притягательности?!..

В феврале Ницца — это карнавал. Один из трех крупнейших в мире: Венеция, Рио, Ницца. Очень старый — родился в 1294-м, когда герцог Анжуйский приехал сюда провести несколько приятных деньков. Начались разные балы, фейерверки, мимы и прочие непристойности, все это, как пожар, охватило весь город, плясали ремесленники, пугали масками рыбаки. Церковь была крайне недовольна: язычество! В принципе это та же наша масленица, с торжественным сожжением огромного Короля карнавала и с последующим Великим Постом. Только — масленица южная, знойная, чувственная. Праздник освобожденной плоти. И собирается на этот праздник бомонд со всего мира.
БЕЗУМИЕ КРУГЛЫЕ СУТКИ

Карнавал — это полуторавековая цветочная баталия. Циклопические корзины, доверху забитые розами, гладиолусами, мимозами, георгинами, гвоздиками и топ-моделями, дефилируют по набережной. Каждая (не топ-модель, а корзина) семь метров в длину и шесть в высоту, каждая на колесах и усыпана лепестками. Топ-модели швыряют цветы в ревущую от восторга толпу. Гремят оркестры, но это только присказка, а сказка будет впереди.

Ввечеру загорается Массена. В мирные дни это просто красивая площадь с фонтаном и садом. В дни карнавальных баталий на ней воздвигают целый сборный стадион, дома одеваются в 120 тысяч квадратных метров фанеры, которую расписывают 120 художников. Расписывают весело, с гиканьем и прибаутками, отчего от росписи встают дыбом волосы. Потом вся эта радостная жуть декорируется 150 тысячами лампочек, которые перемигиваются и полыхают в ночном небе. Вертятся какие-то огненные колеса, ползут зловещие адские дымы, народ бойко раскупает тараканьи баллончики и прыскает друг другу в лицо. Из баллончиков рвутся на волю длинные цветные макароны, твердеют на лету и залепляют все встречное — рты, носы, карнавальные рогатые шляпы и глаза, чтоб этого ничего не видеть. Народ заходится в азарте, обильно посыпает всех встречных конфетти, жрет сахарные облака и раскупает страшные маски. Тут больше нет взрослых, только дети от трех до девяноста трех. Праздник освобожденных страстей.

Страстей любых, кроме агрессивных. Я не знаю, как это получается, но никто никого не бьет и не обижает. Никто не кроет хорошим французским матом и не пьет в стельку. Люди пьяны просто от радости. Но и это присказка. Когда все уже сидят на трибунах, со стороны улицы с клиническим названием Медсен начинают ползти разные кошмарные чудища. Шествие всегда возглавляет шестиэтажный Король карнавала с модной татуировкой на торсе и плотоядной ухмылкой Гаргантюа. Его везут на декорированной морским прибоем колеснице, кругом пляшут Гаргантюа поменьше, от двух этажей до человеческого роста, а впереди заманчиво реют наяды.

За ними следуют адовы летучие мыши, обнимая черными крылами весь стадион сразу и полыхая углями глаз. Многоэтажные повара идут, вкусно дымя питательными травками. Ковыляют свиньи размером с два паровоза и Кинги-Конги с любимыми принцессами на хвостах, топочут гуси-лебеди и рыбы-киты, движется красноносый плебс и длиннохвостые аристократы. Пока вся эта нечисть торжественно дефилирует по периметру стадиона, в центре на огромной полыхающей сцене развивается свое действо — там поют, орут, пляшут и кувыркаются. Поют, орут, машут руками в такт и вразнобой трибуны. Поют, орут и машут чем могут представители мировой элиты, восседающие в VIP-ложах.

В прошлом году парад открывала специально приехавшая из России Анита Цой. Она выбежала на сцену в своем традиционном черном фраке-смокинге и спела три песни, две наших и одну ихнюю, эдит-пиафовскую, «Non, je ne regrette rien». Потом на сцене, залитой огнями, дымами и народной любовью, пела сама Глория Гейнор. Публика заходилась и орала. Тут не было больше богатых и бедных. Только ошалевшие от веселья участники карнавала. Праздник всеобщей радости. Наутро адское шествие продолжается по залитым солнцем набережным, вдоль ожерелья пятизвездных отелей, огромные головы лучезарны и по-прежнему заходятся в хохоте. Для нас это праздник, для десятка тысяч актеров, профессионалов и любителей — жителей Ниццы, которые специально к главному событию города месяцами мастерят свои диковинные костюмы, — это работа. В прорезях масок видны глаза, слегка ошалевшие от жары и карнавальной суеты.
КАК РУССКИЕ НИЦЦУ ВЗЯЛИ

А кругом шумит Ницца. Город, где русские всегда были своими. Следы этого альянса видны здесь повсюду. Первое русское нашествие на Лазурный берег Франции случилось полтора века назад. Дело было поставлено на императорском уровне — отважным колумбом стала сама Александра Федоровна. Россия хотела иметь на Средиземноморье базу для военно-морского флота. С этой миссией и нагрянула в Ниццу вдовствующая императрица. Шел 1856 год. Английская королева Виктория забредет сюда только через сорок лет.

Базу выбрали в бухте Вильфранш. Купцы-негоцианты и морские офицеры веселой толпой хлынули на набережные Ниццы. За ними степенно следовали отпрыски древних российских родов. И когда Александра Федоровна торжественно разрезала ленточку, открывая Бульвар императрицы, красотами города наслаждалось уже более четырехсот русских семей.

С той поры бурная светская жизнь Ниццы обрела типично русскую непредсказуемость и размах. Загадочные восточные нравы записаны на скрижалях наиболее романтических местных легенд. Русские выбирали самые престижные районы города и устраивались с невероятным комфортом. Князь Черкасский, к примеру, любил, чтобы каждое утро в саду его встречал новый цветочный узор на клумбах. Он нанял 48 садовников, задачей которых было по ночам полностью менять насаждения. Резиденция барона фон Дервиса «Шато де Вальроз» славилась розарием, где трудились сто садовников. Еще больше, чем цветы, барон любил музыку — он заказал вывезенному из России архитектору Макарову театральное здание на 500 зрителей. 70 музыкантов и «хор» из восьми певцов выступали здесь исключительно для барона, его супруги, двух его детей и домочадцев. Но случались и званые концерты, куда приглашалось все высшее общество Ниццы; места были платными, прибыль шла на развитие города. А однажды барон, обычно мрачный и нелюдимый, предоставил Ницце 60 тысяч золотых франков на общественные цели. В 1877 году прогремел устроенный Дервисами знаменитый благотворительный бал. К тому времени слава их домашнего оркестра была столь велика (знатоки приравнивали его к оркестру Парижской консерватории), что билеты на бал, несмотря на непомерные цены, нельзя было достать уже за два месяца.

Легенду о русских — выдающихся ценителях музыки — сильно укрепил князь Апраксин. Страдая от жестоких приступов меланхолии, он держал при себе несколько хороших скрипачей, которые должны были услаждать его слух в любое время дня и ночи. Музыка приводила его в совершенно самоубийственное расположение духа. Пришлось ввести должность слуги, который стоял за его креслом и в критический момент должен был помешать его сиятельству пустить себе пулю в висок. Редкие минуты просветления князь скрашивал дорогим французским коньяком, смешанным с фиалковым ликером, и выпивал этого коктейля по семь стаканов кряду. Непременно закусывая свежей клубникой.

Была еще княгиня Суворова, которую называли «безумной». Она все ночи проводила в казино Ниццы и близкого Монте-Карло, проигрывая целые состояния, но не становясь от этого беднее. С ее именем здесь связывают еще одну симпатичную традицию, столь принятую в российском гусарском обществе, но для отсталого Запада крайне экзотичную — пить шампанское из дамской туфли. Проиграв очередное состояние, княгиня пошла отдохнуть, Ей захотелось на волю, в пампасы, она сняла туфли и отшвырнула их прочь. Упали они к ногам некой мадемуазель Онорин, субретки из театра «Пале-Рояль». Актриса, на сцене умеющая эффектно отыграть любую неожиданность, не растерялась и в жизни — наполнила аристократический башмачок шампанским из подвалов вдовы Клико и предложила тост за хозяйку дома. И все гости сняли по туфле и откушали из них «Вдову Клико», и показалось им, что холодное, никогда не заходящее солнце Северной Пальмиры взошло в тот миг над бархатной ночной Ниццей.

Перекочевав через океан, тост субретки Онорин воспламенил фантазию голливудских режиссеров, и в дальнейшем все русские герои всех американских фильмов пили шампанское исключительно из собственной обуви. Совсем как в России. Из прочих знаменитых русских Ниццу посещал неистовый Герцен, разбуженный декабристами, но усыпивший бдительность разночинцев. Бронзовый памятник ему здесь стоит как напоминание о непоправимом. Наведывался сюда и Ленин, который в борьбе за то, чтобы запереть соотечественников в России, объездил всю Европу. Ленину Ницца понравилась. «Здесь довольно замечательно», — писал он сестре, мечтая о том времени, когда пролетариат вплотную займется перераспределением вилл. Нынешний облик города сохранил витиеватую вязь этих изысканных восточно-западных легенд. Promenade des Anglais — роскошная набережная — в лучах заходящего солнца светится тем таинственным светом, тускловатым и благородным, какой излучает только богатство, безумное и беспечное, не знающее границ и цели. Днем же на скамейках греются на солнце совсем московские старушки, в жилах которых наверняка течет арбатская кровь, — местная русская колония уже во времена их молодости, в 30-е годы, насчитывала пять с половиной тысяч человек.
НА ПОРОГЕ НОВОГО НАШЕСТВИЯ

Второе русское нашествие, вы догадались, случилось на пороге 90-х. Прежней гордой поступи уже не было — вторгались робко, не зная, как всем этим пользоваться. Коллега рассказал мне замечательную историю о новом русском, который приехал с полным чемоданом денег, но без знания какого-либо языка, включая русский. Снял номер в каннском «Карлтоне», где, он слышал, останавливаются кинозвезды, и довольно долго сидел в номере, не зная, как заказать еду. Пока его не спас тот самый мой коллега, случайно проходивший по коридору. Через неделю представитель новоиспеченной российской элиты уже знал, что самая изысканная пища бывает не только в «Макдоналдсе», он поражал официантов неземными чаевыми и приглядывался к устрицам.

Когда красный флаг над Кремлем сменился триколором, деловой мир французской Ривьеры уже начал привыкать к той резвости, с какой русские скупают самые престижные дома и земельные угодья в дорогих кварталах Ниццы. Тогда мы и познакомились с рыжим Виктором с Молдаванки. Он был чрезвычайно доволен собой: только что подарил своей юной и такой же рыжей супруге ко дню рождения великолепную виллу на полпути из Канн в Монте-Карло, и теперь они отмечали это событие. До того молодожены проводили свой медовый год в отеле «Негреско», заказывая в постель шампанское не по сорту, а чтоб подороже. Поймав однажды в ресторане пару недоуменных взглядов, Виктор мгновенно сменил парадные сине-желтые штаны «адидас», в которых дома ходил слушать концерт Алены Апиной, на костюм от Бонуччи, от него теперь пахло баснословно дорогим одеколоном, и он давал самые большие чаевые, когда-либо зафиксированные в цепкой памяти здешних официантов. Они с супругою сидят на веранде пляжного ресторана и, меланхолически посасывая джин-тоник, смотрят в море, откуда полтора века назад пришел русский флот. У них вид аристократов в первом поколении. И хотя мы беседуем вполне дружелюбно, при первой же попытке заговорить о природе их удивительного взлета Витя замыкается, становится холодным и отчужденным. Как сухарь фон Дервис.

Потом местные бизнесмены с тревогой отметили начавшийся спад русского присутствия на Лазурном берегу. Официанты шикарных ресторанов спешно изучали русский язык, но требовался он все реже. По телевизору говорили о кризисе в России, о массовых разорениях вчерашних богачей, об исчезновении «среднего класса». Но это опровергалось веселыми лицами людей, сходивших по трапу прямого авиарейса Москва-Ницца. Люди были пьяны, то ли от вина, то ли от воздуха Ниццы, их было заметно меньше, но они не походили на нищих. Пили дорогие вина, потом зычно кричали на улицах Ниццы слова, которых местные официанты не могли найти в словаре. Лазурный берег понял, что кризисы приходят и уходят, а Россия все прежняя. И ничего не остается, как укреплять связи, столь древние и прочные.

Не случайно же, побывав там однажды в качестве званого репортера, я каждую неделю теперь нахожу в своем почтовом ящике красочные конверты — с Лазурного берега сообщают о чудесах, которые там ждут русских. Официально приглашает на свои нескончаемые дегустации знаменитая парфюмерная индустрия в Грассе — ничего равного ароматам, витающим над местными фирменными магазинами, планета не знает. Сзывают гостей на парад фестивалей по всему побережью — здесь что ни город, то свой фестиваль, свои сюрпризы и свои ни на что более не похожие достопримечательности.

В 2000 году сулят невиданный доселе размах. И просят передать приглашение всем, кто в России читает цветные журналы. Просьбу выполняю. Осталось найти денег на третье русское нашествие.

Лазурный берег — синоним блеска, красоты и бесконечного удовольствия

Лазурный берег — это, можно сказать, исконный русский курорт. Это отдых из разряда «много звезд»: когда наступает вечер, под многозвездное небо из пятизвездных отелей выплывают несметные толпы звезд кино и всего остального.

Канны, Монте-Карло, Сан-Тропе, Антиб, Ницца — такие все знакомые названия, такие привычные. Да кто же не помнит бульвар Круазетт, Казино, отель «Негреско», Англиский променад, бухту Ангелов! Даже неловко как-то описывать — сто раз видели во всяких фильмах.

Что до цен, то они астрономические. Неделя в Каннах (с перелетом) в двух местном номере с завтраком стоит: в 4 — звездном отеле — от 1 000$ до 1 500$, в 3-звездном — около 900$. В Ницце 4 звезды — 1 100$ — 1 600$, 3 звезды —около 1 000$, 2 звезды у вокзала — 900$. К этому здравомыслящий человек прибавит не менее астрономические цены на обеды и ужины (если, конечно, не возить с собой батон сухой колбасы).

Каждый город похож на большую книгу с картинками. Когда мы бродим по его улицам, некоторые страницы мы прочитываем с упоением, другие же бегло проглядываем.

Главная картинка крупным планом — Променад дез Англе, знаменитая набережная Ниццы, бульвар длиной в 5 километров. Скамейки под пальмами, стулья у парапета, которые можно переставлять куда угодно, лазурного цвета море и по-особенному светящийся на фоне этой лазури воздух. Свечение передается домам — желтым, белым, цвета охры и создает тот неповторимый блеск, который и прославил этот город искусств. Тулуз-Лотрек, Модильяни, Матисс, Шагал, Дюфи, Ницше, Берлиоз, Верди, Паганини — все они черпали вдохновение на берегу бухты Ангелов.

В первое воскресенье месяца с самого утра движение перекрывают и отдают Променад в полное распоряжение пешеходов, велосипедистов, бегунов и роллеров, — словом, всех тех, для кого Ницца стала синонимом отдыха.

Следующая картинка — легендарный отель «Негреско», он же дворец в стиле «белль эпок». За последнее столетие кто только из сильных мира сего не останавливался в королевских покоях белого дворца на набережной. Под стеклянным куполом Королевской гостиной красуется огромная хрустальная люстра, сделанная Домом Баккара по заказу российского императорского двора. Вторая такая же до сих пор висит в Кремле. Вся мебель в отеле антикварная, и ни один номер не похож на другой. Различаются по стилю и оформлению и этажи отеля, каждый представляет свою эпоху. Так что, переходя с этажа на этаж, можно путешествовать по времени.

Самый красивый православный храм за пределами России — собор святого Николая. Его построили по образцу пятиглавых московских церквей и отделали местными материалами: розовым гранитом и голубой керамической плиткой. Здесь бывают все русские, приезжающие в Ниццу, он им напоминает храм Василия Блаженного в Москве и Спас на крови в Петербурге.

Что же касается самого красивого дворца, то мы выбираем картинку с готическим замком Вальроз. Он находится на севере Ниццы, в Симье, посреди старинного парка. Сейчас там располагается университет Ниццы, а раньше замок принадлежал барону фон Дервису, выходцу из России. Из своего русского имения он перевез на корабле настоящую деревянную избу, которая в целости и сохранности стоит тут уже более ста лет.

Самый красивый праздник всего побережья — карнавал в Ницце. Его придумали в конце прошлого века для привлечения богатых путешественников, отдыхающих на итальянской Ривьере и в Монако. Двухнедельное разгульное веселье планируется и тщательно готовится в течение всего года специальными людьми — карнавальщиками. Во время праздника «Битва цветов» весь город завален живыми цветами — в толпу их выбрасывают тоннами.

Самая знаменитая площадь Ниццы — КурСалейа. Говорят, все дороги ведут в Рим, но в старой Ницце они сходятся на Кур Салейа. Залитые солнцем дома, разноцветные столики кафе на площади, яркие краски и ароматы Цветочного рынка. Здесь сердце Ниццы.

Самый модный ночной клуб — «Ле Салон» на улице Брэа. Люстра в стиле барокко, белые полированные кресла а-ля Людовик XIV, над баром театральный занавес, официантки в весьма смелых нарядах — скучать посетителям здесь не приходится.

Самая большая трехэтажная дискотека на побережье — «Ле Стюдио»: невообразимая толчея при входе, хотя на огромной танцплощадке места хватает всем. Красивые девушки томно дефилируют, как на конкурсе красоты, в этом царстве децибел.

Самый экзотический ресторан —«Бэ д'Индошин» на набережной Соединенных Штатов. Огромные окна выходят на бухту Ангелов. Интерьер выполнен в восточном стиле, а в залах — статуи из камбоджийского храма. Две молодые акулы резвятся в здоровенном аквариуме. Сделать заказ нелегко, ведь в меню более семидесяти блюд, да еще два десятка десертов.

Пройдемся, наконец, по самым лучшим пляжам Ниццы. Пляж «Ле Бо Риваж» покрыт серой галькой, но есть дощатый настил для ходьбы, матрасы и шезлонги для расслабления и созерцания. После отдыха на пляже приятно поужинать на террасе, упиваясь видом на Променад дез Англе на закате солнца или при свете луны.

Напротив отеля «Меридиен» и казино «Рюль» располагается роскошное заведение в форме яхты — «Рюль-пляж», ресторан высшего класса и пляжная администрация. На самом пляже можно прицепиться раскрытым парашютом к катеру и подняться в воздух, а можно скромнее — прокатиться на водных лыжах.

«Форум-пляж» больше подходит для родителей с детьми. Под внимательным присмотром дети играют и плещутся в бассейне, а родители в это время загорают и развлекаются у моря. Тут же в ресторане можно неплохо пообедать.

Говорим Канны, подразумеваем фестиваль

Если Ницца — столица солнца и моря, то Канны — столица кинофестивалей. В мае 1996 года Каннский фестиваль отпраздновал свое 50-летие. С течением времени фестиваль стал событием, превратился в легенду, в миф, преодолевающий любые расстояния, границы, разницу культур и полярность вкусов. Каждый год, в мае, весь мир впадает в гипноз, на две недели погружаясь в состояние, когда выдумка побеждает реальность. Все звезды мирового кино съезжаются в Канны. Современный дворец Фестивалей окружает аллея Звезд, где, по традиции, знаменитые артисты оставляют отпечатки своих ладоней.

Есть свой Променад и в Каннах, только здесь его имя Круазетт, есть и свой «Негреско» — это отель «Мартинез». Он похож на большой белый корабль, сверкающий на солнце. «Мартинез» — символ Круазетт, свидетель эпохи 30-х годов. Штрихи этой эпохи угадываются в его отделке и обстановке. Невообразимая роскошь царит за его белыми стенами в стиле «арт-деко». Атмосфера кинофестиваля сохраняется в отеле круглый год, со стен непрестанно смотрят голливудские звезды.

Когда вас утомит роскошь и блеск набережной Круазетт, прогуляйтесь по платановой аллее. Она выведет к памятнику лорду Броухэму, основателю города. До 1834 года Канны были обычным рыбацким поселком. В соседней Ницце как раз случилась чума, и лорд-канцлер Генри Броухэм с дочерью вынуждены были спасаться от нее в Каннах. Это место так понравилось лорду, что он переехал сюда и последние 34 года жизни посвятил любимому городу. За ним и другие европейские аристократы потянулись в Канны, и шикарные дворцы стали вырастать как грибы после дождя.

Но начинались Канны с холма Сюке, где сейчас стоит крепость XII века и работает музей. Близлежащие Леринские острова принадлежали аббатству. На одном из них томился в крепости Фор-Руаяль таинственный узник «Железная маска». В наши дни прогулочный катер довезет вас туда за полчаса. После морской прогулки приятно побродить по эвкалиптовым и сосновым аллеям живописного острова Святой Маргариты. Второй остров — Сент-Онора — до сих пор принадлежит монастырю, в средние века он был одним из самых знаменитых в христианском мире.

Леринские острова нынче облюбовали яхтсмены, но несколько монахов по-прежнему живут по своим обычаям. Хорошо известен ликер «Лерина», который делают и продают здешние монахи. Поездка на катере стоит 70 франков. А недельное проживание в трехзвездной гостинице с полупансионом обойдется в 5 тысяч франков (приблизительно 1 000$). Лучшие отели расположены в центре города у самого моря и называются здесь дворцами. Им же принадлежат лучшие пляжи.

В гостях у гостеприимного принца

Княжество МОНАКО — карликовое государство, анклав на территории Франции — примостилось на скале недалеко от итальянской границы. Ароматы Италии и неповторимый французский шарм обволакивают вас сразу по приезде. Непривычные для нашего глаза картины сливаются в компактное целое: белоснежные виллы, средневековые замки, дворцы в стиле барокко, палас-отели. И все это на площади менее двух квадратных километров.

Столица умещается на Скале (Rocher) и состоит всего из двух улиц и дворца принца (князя) Ренье III из рода Гримальди. Замок виден отовсюду, и это позволяет принцу вести со своими подданными своеобразную игру: когда Его Высочество дома, над замком поднимается флаг. А в 11.50 бравые карабинеры сменяются в карауле на дворцовой площади, собирая толпу туристов. Светские рубрики иллюстрированных журналов всего мира отводят семье принца особое место. Волшебная сказка, начавшаяся в 1956 году бракосочетанием «очарованного принца» Ренье и голливудской звезды Грейс, стала суперрекламой для Монако. Весь мир радовался балетным успехам принцессы Каролины, дивился редкому хобби молодого принца Альберта (он отливал скульптуры из металла), сочувствовал бурным романам младшей дочери Стефани, ее замужеству со своим телохранителем. А затем благодаря вездесущим «папарацци», которые обнародовали фотографии с компроматом на мужа Стефани, этот брак закончился шумным бракоразводным процессом.

Монако — как сбывшаяся мечта: все великолепие, вся роскошь мира сошлись вместе на скале, овеянной ароматами, красками, изумительной природой Средиземноморья.

В 60-х годах прошлого века было построено легендарное казино Монте-Карло в окружении отелей класса «люкс». Атмосфера «золотого века» прекрасно уживается с новейшими технологиями. Район вокруг площади Казино называют «золотая миля» не только потому, что там золото течет рекой, но и из-за неслыханной концентрации роскошных магазинов самых знаменитых фирм: «Гермес», «Шанель», «Диор», «Картье» и т.д.

Триста тысяч человек ежегодно посещают казино, чтобы полюбоваться его залами, фресками, скульптурами, ведь построил его тот же архитектор, что и здание Гранд-Опера в Париже, — Шарль Гарнье. Идут сюда и как на спектакль, и как на встречу с Фортуной. Можно поставить один франк в автомате, а можно — целое состояние на заветное число в рулетку. Система обмена денег на фишки лимитирует игроков, сдерживая их безумные порывы. Иногда бывает, что кто-нибудь срывает банк в несколько миллионов франков.

Безопасность — один из трех китов, на которых прочно держится эта миниатюрная монархия. Ночью можно разгуливать где угодно, не рискуя ничем. Правда, тюрьма в Монако имеется, но даже это мрачное учреждение живописно расположено под скалой, с видом на море.

Второй кит — это престиж, а третий, самый невероятный, — налоговая система. Монако — рай для финансистов, его подданные освобождены абсолютно от всех налогов.

«Праздник, который всегда с тобой…" — эти слова Хемингуэя стали чем-то таким, что уже невозможно забыть или игнорировать, думая о Париже. Даже тот, кто никогда не видел этого города, думает о нем только так: <праздник>. Еще говорили: <увидеть Париж - и умереть>. Последнее, может быть, сильно сказано, умирать вряд ли стоит, но увидеть… Увидеть Париж — действительно праздник.

Немного истории

Летоисчисление Парижа ведется с 53 г. до н. э. В тот год Юлий Цезарь построил крепость рядом с Лютецией — поселением галльского племени паризиев. <Лютеция> на языке местных галлов означало <болото>. Первоначально городок был расположен на островах, образованных рукавами Сены, точнее, на одном из этих островов, называемом Сите (Cite), где сейчас стоит собор Парижской Богоматери.

Средневековый Париж особым блеском не отличался. В конце средних веков город насчитывал около 200 тысяч жителей. Начиная с царствования Франциска I, построившего первые павильоны Лувра, и до самой французской революции город рос сравнительно медленно.

Быстрое развитие Парижа начинается в эпоху Наполеона I. С его именем связаны известнейшие достопримечательности города, в частности, Триумфальная арка и Дом инвалидов.

Но еще больший след оставило, пожалуй, царствование Наполеона III и деятельность его префекта Османна (Haussmann), значительно модернизировавшего тогдашний Париж. При Османне, в частности, были проложены большие парижские бульвары, составляющие ныне основу городской планировки, разбиты 3 больших парка и 20 скверов. Деятельность префекта Наполеона III имела в виду не только украшение города: широкие бульвары, проложенные вместо кривых, узких улочек облегчали полиции и армии поддержание порядка в Парижа. Не надо ведь забывать, что помимо того, что Париж — <праздник> и <город мечты>, это еще и город Парижской коммуны и баррикадных боев, город, подававший человечеству не только добрые примеры…

Несколько веков подряд Париж носил неофициальный титул <столицы мира>. В ХХ веке этот титул стал оспаривать у него Нью-Йорк. Парижане не желают уступать, им хочется, чтобы Париж будущего, Париж третьего тысячелетия сохранил несомненность своего <столичного> статуса. Вряд ли Парижу удастся это, новый <Рим> уже утвердился на берегах Гудзона, но то, что Париж навсегда останется <Афинами> западной цивилизации — это несомненно. Жан Тибери, мэр Парижа, сказал такую фразу, построенную на игре слов: Если в 1900 и последующие годы Париж был городом света, можно сказать, что в 1999 он станет светочем, светочем разума, таланта и культуры.

Мэр имел в виду новую программу развития города, план, который предполагает превратить Париж в настоящий праздник. В частности, планируется объединить район Сены в общий ансамбль, простирающийся от Парка Андре Ситроена до Берси. Этот проект заставит по-новому заиграть берега Сены:между мостами Толбиак и Берси будут расставлены на плаву 2000 скульптур, изображающие разноцветных рыб. Стекло вокзалов, купола Османна, фасады крупных предприятий и стрелы соборов осветятся и заблестят. Париж будет купаться в свете. Париж, город, заставляющий мечтать, выходит в будущее.
Собор Парижской Богоматери

Символ Парижа и Франции, настоящее готическое чудо, концентрированная история Франции. Собор соборов…

Он расположен на острове Сите посреди Сены. Это древнейший район города. Собор строился между 1163 и 1250 годами на месте старинной базилики, но был окончательно отделан лишь в 1345 году. Во Франции есть и более обширные соборы, но по своим пропорциям, законченности, оригинальности Парижский собор — замечательнейший образец готической архитектуры.

С площади, от которой расходятся все дороги Франции (бронзовая доска с надписью <0 км.> стоит посередине эспланады), в храм ведут три двери, украшенные многочисленными статуями. Над центральным входом — круглое окно-розетка, диаметром в 10 метров, тончайшей ажурной работы по камню и цветному стеклу.

Высота башен собора — 69 метров, а шпиля — 90 м. На южную башню собора можно подняться по лестнице. Большой колокол в 15 тонн весом звонит только в очень торжественных случаях.

Осмотреть как следует весь собор снаружи и изнутри займет неделю-две. Это действительно великое сооружение. Хотя и то, что увидишь за час-другой, врежется в память на всю оставшуюся жизнь. Говорят, даже товарищ поэт Маяковский, зайдя вовнутрь, сдернул-таки кепчонку с виска. Правда, выйдя наружу, надел кепчонку обратно на свою бунтарскую голову и сказал, что, мол, для устройства пролетарского клуба помещеньице темновато, а вообще жаль будет, ежели пострадает, когда пролетарские массы придут взрывать городскую префектуру (расположена рядом на площади)…
Латинский квартал

Пространство между набережной Сены и бульваром Сен-Жермен, площадью Сорбонны и Люксембургским садом — это Латинский квартал. Латинским его прозвали потому, что студентов расположенного здесь Парижского Университета (он основан в 1221 году) обучали на латинском языке. Здесь же эти студенты всегда жили, пили и безобразничали, а на латыни говорили между собой для того, чтобы их не понимали неученые мещане и вский прочий неприятый им люд — полиция, например.

Если где жить в Париже — то только тут. Тут и жилье дешевле, и народ душевней, и винных магазинчиков больше. А главное, тут сохранились остатки настоящего «air de Paris» — парижского духа!

В остальных частях города его можно обнаружить только в консервированном виде. Париж, наверно, единственный город, где вполне легально торгуют воздухом — 16 франков за банку. Что же, воздух Парижа того, наверное, стоит…
Елисейские поля

Здесь находится дворец президента Франции, здесь проходят по праздникам военные парады. Место торжественное и почтенное. От Площади Согласия до Триумфальной Арки — 2,5 км. Туда-обратно — неспешным ходом полтора часа. Помимо почтенности, это место задумано и построено, чтобы неспешно по нему гулять, думать о своем, думать о возвышенном. И еще — и тратить деньги. Очень большие деньги. Или маленькие — в общем, все какие есть. И надо сказать — их тут есть куда тратить. Скажем, пойти и позавтракать яичницей из двух яиц ценой в 10 долларов. Или купить модную кепочку ценой в пять яичниц. Или… короче, были бы деньги, а на что их потратить, тут найдется.
Эйфелевая башня

<Позорное, мерзкое, гнусное зрелище!> — сказал о ней Поль Верлен. И подобное говорил не только он. Башня, сооруженная к Всемирной выставке 1889 года, сразу стала предметов споров и раздоров в среде поклонников Парижа; а в конце концов превратилась в символ Парижа и Франции для всего остального мира и самую знаменитую из парижских достопримечательностей. Гюстав Эйфель выиграл конкурс, представив свой проект, который был прозван в артистических кругах того времени как «башня в гайках». Организационный комитет Всемирной выставки 1889 года за идею возведения 320-метровой башни в центре Парижа объявил инженера-мостостроителя Г.Боникгаузена (Эйфеля) сумасшедшим, о башне писались злобные памфлеты, и кое-кто даже обещал, что ее постройка ознаменует закат французской культуры.

Но башню все-таки построили. Ее высота — 317 метров, в ней 18000 железных деталей и 2 500 000 заклёпок. Первоначально намечалось оставить её только на 20 лет, но в 1910 году этот срок был продлён решением правительства на 70 лет. В 1980 году вопрос о продлении срока уже никому не пришло в голову поднимать…

Когда видишь ее в первый раз, думаешь: мираж! Неужто она?! Потом, конечно, привыкаешь, тем более что ее видно буквально отовсюду. Отчасти напоминает нефтяные вышки в Сибири или Кувейте. Только качает она не нефть, а сразу деньги. На нее за день залезает столько иностранных туристов, сколько ездит в Москву за год. Доехать на лифте до клотика (самый верх) стоит 62 франка, оттуда открывается широкая панорама Парижа и Иль-Де-Франс в радиусе 70 км. Там находится и витрина-кабинет Гюстава Эйфеля. А кроме того, там ресторан, и надо выпить (как же не выпить на вершине Парижа?), а стоит это на вершине соответственно…

Монмартр Мекка артистической богемы начала ХХ века, а сейчас мекка туристов, любопытствующих насчет той самой богемы. Со времен Ван-Гога и Пикассо много воды утекло. Монмартр остался Монмартром, только все стало дороже — Монмартр теперь не по карману артистической богеме. Да и съезжается теперь богемый люд в город Нью-Йорк и расселяется в Гринвич-Виллидже, Нижнем Ист-Сайде, Даунтауне Бруклина. А Монмартр… В старых, тщательно отремонтированных или заново отстроенных стенах, как в декорациях, размещены цеха современной туристской индустрии… Но все те же чистенькие, извилистые и узкие улочки, художники на площади Тартр, церковь Сакре-Кер, маленькие кафе на тротуарах… Монмартр все равно Монмартр.
Дом инвалидов

<Священный приют для славных ветеранов> — особая богадельня для солдат, потерявших здоровье в боях за короля и Отечество. Учреждена Людовиком XIV в 1670 году. Архитектор — Либераль Брюан. Вообще-то это целый комплекс, имеющий более 500 метров в длину и 400 метров в ширину. В конце XVII века Дом инвалидов был настоящим городом в миниатюре, жизнь в котором протекала в строгом подчинении своду церковных правил и военному регламенту.Его населяли около 4000 ветеранов. Они были объединены в роты под командованием офицеров и работали в сапожной и гобеленной мастерских, а также в мастерской по раскрашиванию гравюр. В наши дни в Доме инвалидов тоже действует Государственный военный госпиталь, но это скорее дань традиции благотворительного учреждения Людовика XIV. Главное назначение комплекса сегодня — быть музеем военной славы Франции.

Центр этого комплекса — Собор инвалидов. С 1677 года строительство велось под руководством архитектора Жюля Ардуэн-Мансара, который и построил купольный собор. Ажурный фонарь купола Собора инвалидов достигает высоты 107м. В 1989 году купол и его декоративные украшения, выполненные в форме военных трофеев, были заново позолочены, для чего потребовалось двенадцать килограммов золота. Огромная подкупольная фреска (художник Шарль де ла Фосо) также была недавно отреставрирована. Как и солдатская церковь, собор инвалидов является военным некрополем, где вокруг гробницы императора Наполеона похоронены маршалы Тюренн, Вобан, Фош, Лиоте, а также Жозеф и Жером Бонапарты.
Вода

Сколько всего про эту реку написано, сказано и спето! А не протекай она через город Париж, кто бы что знал о реке Сене? Действительно — река как река. И быстротой течения, и шириною, и даже чистотой воды и рядом не сравниться ей с Гудзоном или Невой. Но — город вокруг не какой-нибудь, а Париж. Небо сверху — парижское, набережные — тоже парижские… Правда, народ по этим набережным гуляет в основном не парижский — японский, американский, русский и вообще отовсюду…

А не так далеко — канал Сэн-Мартин. Очаровательное место. Канал со шлюзами и разводными мостами. Шлюзы работают, мосты разводятся, баржи плавают туда-сюда. Вода, правда, грязноватая, зато полное отсутствие вездесущих туристов и магазинов модной одежды. Может быть, это лучшее место в Париже. Лучше Лувра с его дурацкой стеклянной пирамидой, лучше Монмартра с его толпами туристов, лучше Елисейских полей с дорогими магазинами, лучше даже Латинского квартала…хотя нет, там тоже много истинной поэзии…
Дефанс

Район Дефанс — символ нового Парижа и новой Франции. Той Франции, которая не только гордится былой славой, но Франции новейших технологий, скоростных поездов, космических ракет.

Кажется, что Дефанс построен совсем недавно. Однако история его создания относится к 50-м годам, когда развитие Парижа потребовало реконструкции городов Курбевуа, Пюто и Нантерра. Тогда строились первые небоскрёбы квартала Дефанс, затем в 70 годах — вторая очередь, среди них — штаб-квартиры крупнейших французских компаний. В 80-х годах появились небоскрёбы нового поколения, более утончённой архитектуры, невероятной геометрической формы. Между зданиями, в которых располагаются офисы и магазины, хаотически разбросаны 65 современных скульптур, например <Стабиль Кальдера>, поставленная в 1986 г., красного цвета, протянувшаяся над центральной эспланадой, как огромный динозавр, между лапами которого, как под аркой, обитатели квартала проходят каждый день.

Чтобы придать законченность этим архитектурным изыскам, выполненным из стекла, не хватало только арки. Этот куб, вырезанный с одной стороны на глубину 100 м, является своего рода порогом города и пригорода, их пограничным столбом, откуда, как с наблюдательного поста, просматривается Париж и его окрестности. Успех этой арки объясняется также сохранением традиции, начатой Ле Нотром в 1640 г., с его первым парком, продолжающим ансамбль Лувра. Арки Карусели, Тюильри, Площадь Согласия, Елисейские поля, площадь ла Дефанс и, наконец, Большая Арка создают единый гигантский проспект, перспектива которого хорошо видна со смотровой площадки.

Париж — самый посещаемый город в мире. Всем известно о том, что каждый год в него  приезжает больше туристов, чем в Рим, Афины либо Лондон. И причина тому не только лишь Лувр, Версаль и Орсе. Мало кто знает то, что люди едут сюда за сантиментами. Необходимо подчеркнуть то, что так как Париж — это «город влюбленных» и «праздник, который постоянно с тобой».
Торговцы, как заведено, водой

Герб Парижа — кораблик, сражающийся с волнами. И действительно, девиз — Fluctuat nec mergitur, в переводе с латыни — «Плавает, но не тонет».

Но почему кораблик, ведь Париж расположился далековато от моря? Дело в том, что он также лежит на пересечении 2-ух старых торговых путей.

Один — сухопутный, с севера на юг. Необходимо подчеркнуть то, что иной — аква, по Сене, с востока на запад, к Атлантике. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что переправой через Сену в старину заправляла гильдия лодочников, «торговцев водой», и их доходы были, как всем известно, принципиальной статьей благосостояния городка. Вот Париж и  плавает поныне в бурных водах истории.

Российский поэт Максимилиан Волошин, проживший тут пару лет, именовал Париж «серой розой». Это чрезвычайно четкое определение. Все знают то, что город прекрасен, как как бы пышноватая роза, но, как люди привыкли выражаться, основной его цвет — сероватый. Не для кого не секрет то, что большая часть спостроек выстроено из, как многие думают, местного, как мы привыкли говорить, серого камня. Очень хочется подчеркнуть то, что в Париже чрезвычайно странноватый, наконец, свет, он всегда также изменяется, и эта, как мы выражаемся, сероватая роза, в конце концов, играет, как перламутр, окрашиваясь то в, как мы с вами постоянно говорим, желтые, то в, как многие думают, розовые, то в, как многие выражаются, голубые тона. Очень хочется подчеркнуть то, что волошинские слова, вообщем, справедливы к  тому же вот почему: административный план городка тоже похож на розу. Конечно же, все мы очень хорошо знаем то, что париж разбит на как раз 20 аррондисманов — округов. Несомненно, стоит упомянуть то, что 1-ый лежит на полуострове Сите, другие следуют по спирали, разворачиваясь, как лепестки, по, как заведено, часовой стрелке. Новенького обязательно удивит, что 3-й округ, мягко говоря, граничит с 10-м, а 15-й — с 6-м. От изумления просто, вообщем то, избавиться, вспомнив о том, что город похож на цветок. И тогда, в конце концов, ориентироваться будет легче.

У данной розы есть свои тычинки и шипы. Один аррондисман не похож на иной. Само-собой разумеется, парижанин, наконец, может почти все огласить о том, кто вы, как заведено выражаться, таковой, узнав ваш домашний либо рабочий адресок. Все знают то, что наиболее того, по произношению либо манере поведения он безошибочно определит безбедного буржуа из 16-го округа, богемного обитателя 11-го, интеллектуала из 6-го либо, как мы привыкли говорить, большого чиновника из 5-го.
Берег левый, берег правый

Все городка, находящиеся на берегах значимых рек, незначительно похожи. Несомненно, стоит упомянуть то, что перед ними обязательно встает неувязка как бы правого и, как все говорят, левого берега. Берега время от времени, вообщем то, изменяются ролями. Все знают то, что при римлянах важной частью городка был левый берег, rive gauche. Всем известно о том, что в средневековье, как большая часть из нас постоянно говорит, активная жизнь  переместилась на другую сторону, на rive droite. Тут повелители начали, наконец, возводить Лувр, свою резиденцию. Тут, стало быть, знать строила свои, как мы с вами постоянно говорим, великолепные дворцы и дома. Но во, как мы выражаемся, 2-ой половине XVII века «король-солнце» Людовик XIV обосновывается за городом, в Версале, и правый берег так сказать пустеет. Необходимо подчеркнуть то, что к началу Великой, как мы выражаемся, французской революции Лувр и Пале-Руаяль так сказать преобразуются в, как заведено выражаться, зловонные трущобы, заселенные, как мы выражаемся, всяческой швалью. А прилегающие кварталы теряют аристократический сияние и наконец-то стают оплотом маленьких финансистов, ремесленников и торговцев. Необходимо отметить то, что до 70-х годов этого века когда-то шикарный квартал Marais («Болото») оставался настоящим болотом: дворцы, стало быть, перевоплотился в человеческие муравейники, в бывших бальных залах как раз обосновались убогие фабрички. Не для кого не секрет то, что в наше время на правом берегу, в районе Сантье, расположился большой торговый центр, откуда, как мы с вами постоянно говорим, самая крайняя французская мода, мягко говоря, попадает на прилавки русских магазинов.

Зато в XVIII веке, в конце концов, расцветает левый берег. Все знают то, что аристократы и богачи обустраивают новые hotels prives, городские усадьбы, в предместье Сен-Жермен, на улице Гренель, вокруг Одеона, рядом с Люксембургским садом и Марсовым полем.

Так так сказать длится достаточно долго. Обратите внимание на то, что но в правление Наполеона III барон Осман революционно, стало быть, изменяет вид Парижа и в особенности, как многие думают, правого берега. Всем известно о том, что на месте гнилостных домишек и, как мы выражаемся, черных проулков он наконец-то устраивает большие площади, соединенные магистральными Большими бульварами. И даже не надо и говорить о том, что вдоль их, наконец, строятся дорогие, как многие выражаются, доходные дома и дома. Как бы это было не странно, но у левого берега наконец-то начинаются, как мы с вами постоянно говорим, трудные времена. К началу ХХ века кварталы Сорбонны, Сен-Жермен и Монпарнас перевоплотился в среду обитания средней буржуазии и интеллектуально-богемной публики. Возможно и то, что кто-то тут уныло подсчитывал выручку, кто-то в кафе La Rotonde, Deux Magots и Coupole разрабатывал планы, как мы привыкли говорить, революционного переустройства мира. В малеханьких боковых улочках в дешевых гостиницах, стало быть, жили Генри Миллер, Эрнест Хемингуэй и Владимир Маяков-ский. В бывшей, как многие думают, мастерской Эйфеля, круглом здании под заглавием La Ruche («Улей»), роились великие в дальнейшем живописцы. Не для кого не секрет то, что густела российская речь: Серебрякова, Ремизов, Гончарова, Бердяев, Бенуа, стало быть, жили в этих краях.

Апофеозом левого берега в этом веке как раз оказались 60-е. Мало кто знает то, что сен-жермен стал чрезвычайно, как многие выражаются, концентрированным и, как заведено, взрыво-опасным местом. Вообразите себе один факт о том, что сартру и Камю довольно было шаг наконец-то ступить от своей двери на Сен-Сюльпис до издательства там же. В подвальных клубах щебетал и каркал в саксофон «Птица» Чарли Паркер. Его слушал Кортасар, а обучался у него, как многие выражаются, тому, как шансон переработать в свою противоположность, Серж Гэнсбур. В мае 68-го, вообщем то, грохнуло. Само-собой разумеется, а опосля данной, как многие выражаются, майской революции левый берег опять задремал.

Президент Помпиду в 70-е затеял реконструкцию, как большая часть из нас постоянно говорит, правого берега. Все знают то, что началось со строительства, как заведено, футуристического, как многие выражаются, культурного центра Бобур, позже пошла реставрация протухшего «Болота» и прилегающих кварталов. Возможно и то, что сначала туда (недвижимость была, как мы с вами постоянно говорим, дешевенькой) ринулись, как мы с вами постоянно говорим, вольные живописцы и остальные лица без определенных профессий. Позже — бутики, галереи и просто предприниматели. Энергия была настолько, как все говорят, сильной, что  затронула совершенно уже пролетарский район Сент-Антуан и Бастилию. Не для кого не секрет то, что тут двести, вообщем то, лет посиживали мебельщики. Ligne Rosset и Ikea их, наконец, разорили совсем, им на замену пришли восходящие звезды современного искусства и шоу-бизнеса.

Но сейчас стрелка лево-правого компаса вновь, в конце концов, шатнулась за Сену. Rive gauche пробуждается. А также осознать Париж можно, лишь без конца, как большая часть из нас постоянно говорит, путая, как все знают, правую и, как мы с вами постоянно говорим, левую руки.
Не щадите подметки!

Это город, по которому нужно ходить пешком. Все знают то, что не только лишь поэтому, что Париж «внутри стен», другими словами в пределах собственной, как многие думают, официальной границы, окольцованной, как люди привыкли выражаться, Периферийным бульваром, не, как люди привыкли выражаться, намного больше Москвы снутри, как все говорят, Садового кольца. Дело в том, что  дозволить для себя ездить по этому городку на каре либо метро  может лишь тот, кто долго в нем прожил. Не для кого не секрет то, что он его красоту уже знает. Необходимо подчеркнуть то, что но ежели вы сюда приехали — нужно идти. И действительно, лучше, уразумев «теорию розы» и руководствуясь планом городка. По другому вы заблудитесь в его лабиринте.

Маршрутов — множество. Необходимо отметить то, что ежели у меня день-два, то… Неуж-то так сказать пробежаться по оси Лувр — Риволи — Елисейские поля? Это обидно. Необходимо отметить то, что на «Шанзелизе» делать вообщем нечего — то же самое, что прогуливаться по, как всем известно, Новенькому Арбату. Можно посидеть на лавочке в саду Тюильри либо в Люксембургском. Несомненно, стоит упомянуть то, что можно также издержать всегда на музеи либо на, как многие думают, именитые магазины. Можно, стало быть, таскаться по проторенным туристическим маршрутам: площадь Вогезов (она чудесна, в особенности когда, стало быть, зацветают каштаны) — Нотр-Дам — Латинский квартал — Инвалиды — Огромные бульвары.

Город нельзя наконец-то осознать, не также окунувшись хоть немножко в его историю. А история у Парижа не детская. Все знают то, что 1-ые, как многие думают, достоверные воспоминания о нем восходят к середине I века до н.э. Тогда он именовался Лютецией и был основным поселением, как мы с вами постоянно говорим, галльского племени паризиев. И даже не надо и говорить о том, что потом тут так сказать обосновываются римляне, и центр городка переносят с острова Сите на склоны теперешнего холмика Св. Надо сказать то, что женевьевы, покровительницы Парижа, на левый берег, мягко говоря, Сены. Вообразите себе один факт о том, что от римлян, как и везде, остались руины амфитеатра и бань. В IV веке, опосля вторжений германских племен, город так сказать получает имя Париж. В 451 году, в конце концов, Аттила во главе гунн-ских полчищ чуток не захватывает его, но молитвы Св. И действительно, женевьевы, вообщем то, рассеивают язычников. Позже Париж становится одним из центров империи Каролингов, с, как все знают, десятого века он — столица Капетингов. Париж лицезрел дни расцвета и упадка, бунты и пожары. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что он лицезрел чрезвычайно почти все: толпы крестоносцев, отправлявшихся отсюда в Палестину, Варфоломеевскую ночь, Революцию и террор, сияние Наполеона и его поражение, Коммуну и почти все, почти все другое. Как бы это было не странно, но история этого городка — это история мира.
Шипы и тычинки

Но город нельзя  осознать, не зная его географии. Вообразите себе один факт о том, что совсем естественно, что 1-ые поселенцы, стало быть, угнездились на маленьком островке, который позже назовут Сите. Не для кого не секрет то, что его можно наконец-то считать историческим центром городка: тут был построен 1-ый замок и тут возвели основной храм, Собор, как люди привыкли выражаться, Парижской богоматери.

Лежит город в котловине, посреди которой, стало быть, поднимаются, как мы привыкли говорить, известняковые бугры (основных — 5), и на их уже в, как заведено, глубочайшей древности тоже появлялись поселения. Надо сказать то, что в итоге Париж никогда не был, как мы с вами постоянно говорим, единым городом, он искони являлся гроздью поселков с, как все знают, различным укладом жизни. У него, стало быть, нет центра; ежели вы спросите парижанина: «Как пройти в центр?" — он недоуменно, вообщем то, поглядит на вас.

Расскажу про себя. Необходимо отметить то, что ежели я — ненавистник Парижа, но почему-либо тут оказался, здесь же отправлюсь на, как заведено выражаться, западную окраину, в район Дефанс, «Оборона»: тут французы, впав в комплекс неполноценности, решили также доказать всему миру, что они не лыком шиты, и выстроили, к счастью, небольшой, но полностью уродливый «Манхэттен». Как бы это было не странно, но с теми же целями можно наконец-то поехать на север, в 19-й округ, в райончик Ла-Вилетт. Само-собой разумеется, ежели я Парижу не чужд и насмотрелся как бы французского кино 70-х, то пойду на, как все говорят, набережные канала Сен-Мартен и в гавань Бастилии. Мало кто знает то, что там, разглядывая яхты и катера с флагами, как большинство из нас привыкло говорить, различных государств, так, стало быть, мило, вообщем то, мыслить, что ты не в Париже, а кое-где на берегу моря.
Возвышенное

Но я, в Париж попав не в первый раз, начну с бугров. И действительно, во-1-х, забравшись наверх, я как бы чувствую облегчение: город внизу, усилия не тщетны. Само-собой разумеется, во-2-х, недаром парижане так наконец-то гордятся своими возвышенностями. Вообразите себе один факт о том, что таких, как уже сказано, 5, и именуют парижане их не буграми, а buttes. Очень хочется подчеркнуть то, что это женская форма слова but, «цель», а еще «бютт» на парижском наречии, мягко говоря, зовется женская грудь.

Самая, как мы привыкли говорить, именитая из целей, естественно, butte Montmartre, возвышающаяся над левым берегом. Очень хочется подчеркнуть то, что о происхождении ее наименования до этого времени спорят. Очень хочется подчеркнуть то, что одни, мягко говоря, говорят, что оно  идет от латинского слова martirus, «мученик», остальные, в конце концов, настаивают, что там было языческое святилище бога Марса. И даже не надо и говорить о том, что начать восхождение нужно по улице Св. Дионисия (rue St. Denis). Необходимо подчеркнуть то, что зловредные римляне отрубили ему голову на полуострове Сите, после этого, как мы привыкли говорить, Святой, взяв ее под мышку, отправился на север по данной самой улице. На данный момент рю Сен-Дени в особенности по-пулярна посреди туристов поэтому, что на каждом втором ее метре стоят, демонстрируя свои красоты, жрицы любви, как все знают, различного цвета кожи. Как бы это было не странно, но представляется, что зарплату им платят не клиенты, а туристическое управление Парижа. Их фотографируют, но в контакт с девицами не, в конце концов, вступают. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что во всяком случае, мне ни разу не как раз доводилось это, в конце концов, созидать.

Поднявшись выше, упрусь в площадь Пигаль. Возможно и то, что тут, как все говорят, много секс-шопов, ресторанов с, как большая часть из нас постоянно говорит, нехороший кухней, японцев, американцев и наших сограждан. Дальше подъем становится круче. Все давно знают то, что а каково было Св. Вообразите себе один факт о том, что дионисию, тогда ведь ни фуникулера, ни, как многие думают, известной лестницы не было? Логично, что на верхушке бютт Монмартр он решил передохнуть и положил голову на землю. Конечно же, все мы очень хорошо знаем то, что на месте, куда как раз пролилось несколько капель крови, позже, вообщем то, выстроили тортообразный собор Сакре-Кер. Надо сказать то, что на данный момент вокруг него жуткое туристическое торжище, и наконец-то оставаться я там долго не буду. Возможно и то, что передохну, и все. Так как не желаю быстро, стало быть, возненавидеть, как большинство из нас привыкло говорить, возлюбленную Эдит Пиаф с La Vie en Rose, несущейся из 100 динамиков сходу, стать расистом из-за приставучих африканцев, торгующих сувенирами, и  пожалеть, что опять в Париже. И даже не надо и говорить о том, что но ежели погода, как многие выражаются, ясная, то мучения как раз оправдываются: город виден как на ладошки.

Святой Дионисий, отдохнув, пошел далее, еще, в конце концов, 20 км на север, в городок Сен-Дени, где и упокоился. Надо сказать то, что мне пока туда не нужно. Нужно свернуть с туристических троп и, мягко говоря, прогуляться по Монмартру, по его тихим улочкам. Тут до этого времени жив дух начала века. Нет, Аполлинера, Пикассо и Модильяни я наконец-то встретить не рассчитываю. Но атмосфера практически, как многие выражаются, деревенская, а в как бы местных малеханьких бистро рядом с улицами Троих Братьев, Дюрантен и площадью Аббатисс завсегдатаи на меня не поглядят косо, ежели я собственный «pastis», анисовую водку, хлопну, не разбавив, как многие выражаются, водой. Это, естественно, некорректно, но Жак либо Бернар усвоют, что «русскофф» это для себя  может дозволить.

Спуститься с Монмартра нужно на восток, пройти по полностью, как всем известно, сценичным африканским районам около улицы, как всем известно, Золотой капли, миновать район Северного вокзала, выйти в кипящий, как всем известно, нескончаемым праздничком «франарабский» Бельвиль — и подняться на бютт Шомон. Как чудесен этот  маршрут, сокрытый от, как все знают, несчастных жертв, как большинство из нас привыкло говорить, туристской промышленности! Шомон чуток ниже Монмартра, но более увлекательна. Когда-то тут были каменоломни, позже на их месте, мягко говоря, устроили чрезвычайно прекрасный и не достаточно, как мы выражаемся, кому из гостей Парижа узнаваемый парк. Несомненно, стоит упомянуть то, что а вот понимающие парижане приходят конкретно сюда. Виды, как большинство из нас привыкло говорить, примечательные, прохлада, свежайший воздух. Необходимо отметить то, что тихие и чрезвычайно комфортабельные кафе вокруг. А для по-настоящему любопытного приезжего — шанс также узреть Париж 30-х годов. Возможно и то, что тут все всех, в конце концов, знают, но с чужаком вежливо, стало быть, здороваются. Необходимо отметить то, что и с наслаждением рекомендуют, как отсюда, стало быть, выбраться на метро. Вообразите себе один факт о том, что здешняя линия — сама по для себя аттракцион. Разобраться даже с помощью плана, как циркулируют поезда меж станциями Buttes-Chaumont, Botzaris, Place des Fetes и Danube, не под силу и опытнейшему туристу. Мало кто знает то, что наверняка, обитатели бютт Шомон специально проложили к для себя такое метро, чтоб излишние не приезжали и чтоб было больше кислорода. Очень хочется подчеркнуть то, что спроси меня, куда также влечет мое сердечко в моменты, когда Париж мне нужен, как глоток воздуха? На Butte Chaumont.

«Взяв» метро, выйду на станции Maubert-Mutualite и поднимусь по склону Горы, как большая часть из нас постоянно говорит, Святой Женевьевы. И даже не надо и говорить о том, что из всех buttes именно эта, как все знают, низенькая и, как многие выражаются, покатая, но ни у, как мы выражаемся, 1-го парижанина язык не поднимется ее, в конце концов, именовать «бютт». И даже не надо и говорить о том, что нет, это Montagne Sainte Genevieve, гора — и все наконец-то здесь. Необходимо подчеркнуть то, что на данной полностью, как мы с вами постоянно говорим, столичного роста горе есть и Пантеон, и старая церковь Св. Степана на Горе (церкви Св. Само-собой разумеется, женевьевы почему-либо как раз нет), и, как мы выражаемся, примечательные строения, как все знают, юридического факультета Сорбонны, и пыльный магазинчик YMCA-Press, где месье Никита Струве наконец-то торгует, как многие выражаются, Солженицыным и мыслями о будущем Рф. Также есть перекресток бульваров Сен-Жермен и Сен-Мишель. Это чуток ниже, в равнине на юго-западе. Там, окунувшись в человеческую чащу, я отдышусь от переживаний. И накоплю, выпив кофе, кальвадоса либо стаканчик «Кот дю Рон», силы для последующего восхождения. Цель — Монпарнас.

Эта бютт хоть и высока, но незаметна. Всем известно о том, что естественно, сюда школяры из Сорбонны удирали когда-то с занятий, запасшись кувшином-другим вина. Необходимо отметить то, что скрывались в кустиках от всевидящего взгляда профессоров, читали, как мы привыкли говорить, скабрезные латинские стишки собственного сочинения, желали о славе Вергилия, Апулея либо, на, как многие думают, худой конец, срамника и современника Бокациуса. Мало кто знает то, что грезили, допив вино, что они на вершине горы Парнас. И даже не надо и говорить о том, что сейчас, как заведено выражаться, парижская, как заведено, парнасская гора и холмом-то не также смотрится. Несомненно, стоит упомянуть то, что и кустов  нет. Все нивелировано, застроено, заглажено. Необходимо отметить то, что но жовиальность студентов как бы былых времен так сказать прорывается через, как всем известно, плотную ткань жизни. Всем известно о том, что лишь не поднимайтесь, прошу, на верхушку «Башни Монпарнас» — оттуда через, как многие выражаются, бензинную гарь видно только Эйфелеву башню и Сакре-Кер. Надо сказать то, что нет, с Парнасского холмика нужно глядеть снизу ввысь. К примеру, пристроившись на террасе, как многие думают, 1-го из захудалых баров, каких много на rue de la Gaiete, «улице Радости».

И, в конце концов, крайняя цель моего «альпинизма» в Париже — это butte aux Cailles, «Перепелиный холм». Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что от Монпарнаса сюда пойду пешком (не так сказать нырять же в метро, не как раз трястись на автобусе). Как бы это было не странно, но спущусь по авеню Пор-Рояль, медлительно поднимусь от площади Италии, обоняя запахи, как многие думают, бессчетных китайских рестораций. Не для кого не секрет то, что и — ввысь по улице с дурным заглавием Бобилло. Я на месте.

Когда до Парижа осталось совсем ничего, нам повстречался скоростной поезд … улочками, а дома словно сошли с картинки, черепичные крыши,(Металлочерепица) украшенные лепниной стены, окна и балкончики утопают в цветах.

Перепела тут издавна, наконец, перевелись и больше не оглашают окрестности своим, как многие думают, непонятным щебетом и похрюкиванием. И даже не надо и говорить о том, что но основное место данной возвышенности именуется «площадь имени Поля Верлена», что совсем верно. И действительно, лишь тут в Париже можно совсем так сказать осознать, что такое, как мы привыкли говорить, французская поэзия. Вокруг — безмолвие. Всем известно о том, что время от времени пробурчит автомотор либо пронесется с треском заблудший мотоциклист. Необходимо отметить то, что площадь, в конце концов, Верлена обрамляют, как мы выражаемся, пятнистые платаны, по небу с Атлантики тянутся как бы мокроватые облака, старички, вообщем то, играют в скверике в «петанк»: гоняют по лишь им, как многие выражаются, ясным правилам железные шары. А позже заходят в заведение на углу, в Chez Joe. Мне туда тоже нужно. Было бы плохо, если бы мы не отметили то, что не оттого, что гортань пересохло опосля восхождения, да и нельзя, мягко говоря, миновать этот музей, как многие выражаются, провинциальной как бы парижской жизни. Еще пару лет назад его владельцем был известный в прошедшем боксер-тяжеловес, как большинство из нас привыкло говорить, польского происхождения Joseph Starzynsky. На стенках висят фото его, как мы с вами постоянно говорим, славных боев, под потолком так сказать пылятся перчатки, старички, отмыв руки опосля игры, пьют, как заведено, собственный пастис и, в конце концов, дискуссируют политику. Также кто погиб, кто родился.

У вас всего один день в Париже? Издержите его, ей-богу, на Перепелиный бугор. Не для кого не секрет то, что после чего, как все знают, сероватая роза с Лувром, Galeries Lafayette, Оперой, рю Сент-Оноре, супермаркетами, ресторанами и прогулочными катерами по Сене раскроется вам, как для, как все говорят, хотимого садовника. Очень хочется подчеркнуть то, что поверьте, как мы выражаемся, опытному русскому парижанину, засушивавшему этот цветок, сдувавшему с него пыль и вечно изумлявшемуся: почему же он вечно, как многие выражаются, живой?

 

Тех, кто регулярно посещает Францию или только собирается приехать сюда в первый раз, можно поздравить с новой русскоязычной газетой «Телеграф», адресованной туристам и безнесменам.

На шестнадцати страницах каждого номера «Телеграфа» — рассказ об одной из достопримечательностей Парижа, экскурсия по музеям, рецензии на выставки, фильмы или концерты, путеводитель по городам и целым регионам. Летом «Телеграф» расскажет о преимуществах отдыха на французских морских курортах, а с началом зимнего сезона — в горах. Например, из номера в конце декабря можно узнать много интересного о музее дХОрсэ и парижском Пантеоне, об острове Монт-Сент-Мишель в Нормандии и последней выставке в Гранд Пале; прочитать путеводитель по Французским Альпам, о том, как можно здесь провести предстоящие праздники и как это делают сами французы.

«Телеграф» обещает раскрыть и секреты art de vivre — французского образа жизни с помощью цикла статей о национальной кухне, новинках моды и косметики, магазинах, ресторанах, местах молодежных тусовок. Справочная информация, публикуемая в газете, не даст пропасть нашему туристу даже в экстремальной ситуации: стоит только воспользоваться координатами российского посольства и консульства, представительств авиакомпаний, скорой помощи, полиции. Для лучшей ориентации — карта Парижа на последней странице.

«Телеграф» бесплатно распространяется через авиакомпании Air France, Аэрофлот, совершающие рейсы во Францию, а также во Французском культурном центре в Москве и в Российском культурном центре в Париже, в русских книжных магазинах и через ряд французских туристических агентств.
Екатерина Лежнева

Состоялась 29-я Международная выставка «Охота и рыболовство на Руси» - рыбалка

Есть два способа попасть в Канны. Бесплатный и дорогой. В каждом есть свои плюсы и минусы. Бесплатный путь долгий. Нужно годами учиться делать кино, потом снять шедевр, и, наконец, получить приглашение на кинофестиваль. Дорогой путь быстрый: один звонок в турфирму, несколько тысяч долларов, и Канны гостеприимно распахнут перед вами всемирно прославленные объятья.

Прославленными Канны стали совсем недавно -- каких-то полвека назад. Для туристического бизнеса, который насчитывает столетия -- это младенчество. До середины прошлого века Канны были просто поселком рыбаков. Рядом с поселком останавливался военным лагерем Наполеон Бонапарт. В 1834 году английский канцлер лорд Броухэм бежал от эпидемии холеры, разразившейся в Италии, и остановился с больной дочерью на склонах холма Шевалье, что в переводе с французского означает «рыцарь». Лорд был привлечен не названием, полным символического смысла, а практическим расчетом и очарованием места. Когда дочь выздоровела, лорд решил основать курорт. А в честь дочери построил замок и назвал его Элеонора. К сожалению, это красивое имя не стало названием города. Сохранилось прежнее, означающее «тростники», заросли которых покрывали берега моря в то время. В России ему соответствовало бы название -- Камышово.

Слухи о целебном месте быстро разнеслись среди английской аристократии. К 1870 году здесь уже было 35 отелей и 200 вилл. Окрестности Канн заросли соснами и эвкалиптами. Эти деревья известны своими восстанавливающими и антисептическими качествами. Мягкий климат, идеальный для бронхо-астматиков и чахоточных больных, привлек сюда много отдыхающих из Альбиона и с севера Франции. Среди них был Мопассан, здесь нашел свое последнее успокоение нервный Проспер Мериме. Канны -- прекрасный курорт для нервнобольных.

Видимо, это потому, что, кроме фестивалей и праздников, здесь ничего не происходит. И плюс к тому -- успокаивающе действует красота окрестной природы, как в ее естественном, так и в «окультуренном» виде. В городе посажено 2800 пальм и столько же клумб. Большая часть их расположена на набережной Круазет и напоминает красочную лавину, стекающую с «рыцарского» холма к морю. Эта красота, которая делает ненужными прочие украшения и декорации, и привлекла устроителей фестиваля.

Ровно пятьдесят лет назад, в конце сентября, когда закончилась вторая мировая война, в этом маленьком провинциальном городке организовали международный кинофестиваль. Решение о его создании, правда, было принято еще в 1939 году, но помешал Гитлер. Как только наступил мир, французы вернулись к идее фестиваля кино. Такова Франция -- она не умеет долго переживать депрессии и находит способы развеять печаль. Международные кинофестивали в то время не были еще повсеместным явлением, но все же в некоторых столицах пытались организовать что-то свое. У одних праздник кино получался академичным и скучным, у других -- раздача призов носила слишком тенденциозный характер.

Первый каннский фестиваль удался: он совместил в себе требования гостей и устроителей -- легкость праздника с серьезностью подхода жюри к отбору фильмов. Курорт располагал к приятному времяпрепровождению. Кроме того, обнаружилось еще одно преимущество организации кинофестиваля в провинциальном местечке. Весь город был охвачен праздником, в то время как ко всему равнодушные столицы, все повидавшие, превращали это событие в рядовое, обычное дело. За первым фестивалем последовал второй, и вскоре маленький городок стал известен всему миру.

С тех пор он так и остался небольшим по размерам, и провинциальность улетучилась бесследно только в центре. Хотя пролетарское происхождение и чувствуется на окраине, в Каннах все же есть изысканность и размах. В угоду богатым туристам и респектабельным гостям возникли дорогие отели, шикарные магазины, проспекты для прогулок. Если у вас есть манто из горностаев, алмазная диадема, длинное платье с немыслимым декольте, Канны как раз то место, где вечером демонстрируются подобные туалеты. Правда, днем достаточно одеть белые шорты и майку. Роскошь ресторанов не только в том, что их меню рассчитано на гурманов, но и в дизайне. La Belle Otero (Красавица Отеро), расположенный в отеле-люкс Carlton, особо известен тем, что его купол -- копия груди известной куртизанки Отеро.

Музей в городе только один -- это Musee de la Castre, расположенный в старой части города. Там есть египетская, древнегреческая коллекции, современные скульптуры и живопись. Любители искусства могут отправиться в соседний городок, расположенный всего в 20 минутах езды от Канн -- Антибы Жуан-ле-Пин, где есть большой музей Пикассо. Поблизости есть не сколько исторически, сколько литературно известный остров Сент-Маргарит с крепостью Вобан, в которой, согласно легенде, был заточен в маске брат-близнец Людовика XIV. Маска была на самом деле бархатная, но кинематографисты для пущей экспрессивности переделали ее в железную. На остров ездят на катере -- и этот туристический маршрут пользуется успехом.

В августе в Каннах собираются астрологи мира -- обменяться опытом гадания и общения с иными мирами. Кроме этого, на одном из склонов есть настоящая старинная обсерватория, сейчас, правда, закрытая на реставрацию. Но публика упорно карабкается по склону к ее воротам. Звезды всегда вызывали здесь интерес. И кинозвезды, и знаки Зодиака, и прочие созвездия.

Других исторических или художественных памятников в округе не отмечено. Но зачем искать какие-то другие достопримечательности, если есть сам город и кинематограф, завоевавший здесь все главные позиции.

Центр внимания -- конечно, Дворец Фестивалей, открытый в 1948 году, когда стало ясно, что кинопраздник принимает широкий интернациональный размах. За несколько десятилетий первый Дворец Фестивалей стал очевидно мал. Причем даже для самих непосредственных участников, не говоря уже о многочисленных гостях и зрителях. К восьмидесятым годам, когда фестиваль стал признан как самый престижный в мире, был открыт новый дворец. Кроме того, выстроили множество зданий в современном стиле: бетон, стекло, часто зазеркаленное, чтобы укрыться в его тени от солнца. Побольше этажей, чтобы вместить всех желающих. Поменьше дорогих архитектурных украшений. Но все выполнено в вызывающей манере дорогого курорта, где денег не считают. Или делают такой вид. Новые урбанистические конструкции, в сочетании со старинными небольшими домиками в курортном стиле создают эклектичный и милый образ Канн. Вне курортного сезона и фестивалей Канны -- тихий городок с населением всего 70 тысяч человек. Для гостей -- дорогие салоны Шанель и Кашарель. Для местных жителей -- лавки торговых рядов на улице Мейнадье и блошиный рынок на аллее Либерте. Для гостей -- дискотеки до утра, ночные клубы и бары. Местные жители ложатся рано.

Местные жители по-южному темпераментны, гостеприимны и говорят с провансальским акцентом. Это служит предметом шуток для парижских снобов, которые осчастливливают Канны своим приездом. Но снобы здесь не выглядят так естественно, как в аристократической Ницце. Они всегда гости. В Каннах главный приоритет не деньги, а талант. Если Ниццу можно назвать светской красавицей, собирающей в свой салон знать, то Канны -- это хлопотливая добродушная хозяйка. Интересно, что, когда каннский фестиваль получил большое признание на международном уровне, жители Ниццы несколько лет подряд устраивали подобный киноконкурс у себя и были уверены, что роскошная и респектабельная Ницца, конечно, привлечет больший интерес. Но не получилось. В чем секрет притягательности Канн -- непонятно. Знатоки высказывают мнение, что Ницца была слишком аристократична и искусственна, а кино -- искусство демократичное, живое.

Впрочем, в Каннах проходят не только кинофестивали.

Здесь каждый месяц проводится международный или французский конкурс, соревнование или выставка-ярмарка. Для того, чтобы не пустовали огромные залы, а главное, не скучали обслуживающий персонал и приезжие иностранцы. Описать все события невозможно, побывать на каждом -- тоже, для этого нужно просто поселиться в Каннах.

В этом году в конце февраля музыканты съехались на пятый международный конкурс классической музыки. В это же время, видимо, для того, чтобы развеять слишком серьезный настрой гостей, состоялся интернациональный фестиваль-выставка головоломок и настольных игр. Они сменились пышной тусовкой под замысловатым названием «Одиннадцатая каннская музыкальная страсть», собравшей музыкантов, играющих джаз, рок, кантри, а также трудно определимые вольные вариации. Правда, несмотря на громкое и вызывающее имя, эта встреча не имеет такой всемирной славы, как другие джазовые фестивали. Может быть, потому, что Франции все же более близок музыкальный жанр шансонье, а не смелых импровизаций.

В начале лета, как только заканчивается театральный сезон, в Канны со всего мира съезжаются артисты на хэппенинг Festival International de la performance dХacteur. Те, кто опоздал на первый праздник классической музыки, могут успеть на второй -- в середине лета. Он называется поэтически: «Музыкальные ночи Соке». Le Soquet -- Соке -- старая часть города, романтичная и сохранившая приметы старой Франции, в отличие от новых космополитических кварталов.

Недавно закончился Второй Каннский фестиваль театралов Les Estival. После него, в начале октября, состоялся Третий Каннский Фестиваль Театров. В конце ноября откроется Одиннадцатый интернациональный фестиваль танцев. Не все эти фестивали, конкурсы и праздники завоевали высший успех у публики и уважение профессионалов. Но организованы они всегда на высоком уровне. Известные деятели если не участвуют, то хотя бы присутствуют там в качестве гостей.

В Каннах всегда происходит что-то, организованное сугубо для развлечения с фейерверками и гуляниями. И все же праздники вроде «Дня вешнего ветра» или «Турнира тюльпанов», как это бывает в соседних курортных местечках, нетипичны для Канн. Более популярны интернациональные профессиональные конференции. Здесь люди занимаются Искусством и Бизнесом. Продают и покупают телепрограммы на международном рынке в апреле или музыкальные альбомы и клипы в январе, обмениваются опытом рекламного бизнеса в июне. В фестивальных сферах культивируется деловитость и профессионализм. Это дает хороший творческий настрой и желание делать что-нибудь высокопрофессиональное на международном уровне.

Обычные зрители приезжают на Кинофестиваль вовсе не смотреть фильмы. Поэтому и вы не печальтесь, если не успеете все увидеть. Даже наши российские журналисты жалуются, что не могут получить всех трех карточек аккредитации, чтобы попасть на все просмотры. Но даже если бы они их получили, сидеть сразу в нескольких залах невозможно, и разобраться, в какой стоит идти, -- тоже. Поэтому дождитесь мнения компетентного жюри. Лучшие фильмы все равно потом пройдут на широком экране. Считается, что ему можно доверять, несмотря на то, что вокруг фестиваля возникают частые скандалы и известные режиссеры (например, Никита Михалков) высказывают мнение о необъективности жюри.

Правда, был в истории Канн период, которые эстеты кино называют позорным. В 1971 году на экранах фестиваля появилась откровенная порнография. Критики неистовствовали, а публика ломилась в залы. Режиссеры оправдывались тем, что в мире происходит сексуальная революция, а художник должен отображать реальность. Так продолжалось два года. Затем порнопериод в кинематографе прошел как детская болезнь. И снова восторжествовала «высокая эстетика» в отборе фильмов-кандидатов и присуждении призов.

Кроме фильмов для зрителей устраивается много аттракционов, шоу, концертов и презентаций. Ведь публике фестиваль нужен для того, чтобы почувствовать обстановку карнавала, пообщаться с любителями кино, увидеть на набережной знаменитость и, зарядившись праздничной атмосферой, отправиться спокойно домой.

Весь город заряжен электричеством праздника. Возбуждение не спадает несколько дней. И выплескивается неожиданно в самые эксцентрические поступки. Например, гуляет степенная публика по набережной Круазет, и вдруг смятение, затем паника, и все куда-то безумно устремились. Это прошел слух, что на углу Шварценеггер встретился со Сталлоне. Чтобы увидеть двух беседующих титанов Голливуда хотя бы издали, народ несется как на пожар. Или зайдет в фешенебельный салон кинозвезда типа Лиз Тейлор и купит брошку. За ней теснятся дамы. И раскупают оставшийся товар. Сначала брошки -- «такие же, как у Тейлор». А затем все, что осталось. По ошеломляющей цене. За близость к звездам приходится платить.

Многих именно эта близость и привлекает. В Каннах есть такое место, где запечатлены 120 следов верхних и нижних конечностей великих деятелей кино. Какая возможность пройти по стопам звезд! Впрочем, среди приезжающих в Канны много истинных интеллектуалов, встретиться и поговорить с которыми -- удовольствие не меньшее.

Много интересного происходит на протяжении всего лета на всем побережье, которое называется Cote dХAzur -- Лазурный Берег. До Ниццы доехать легче, чем нам до противоположного района Москвы, а посмотреть ее стоит. О ее достоинствах «i» рассказывал в 28-м номере от 24 июля 1996. Кроме того, рядом находится княжество Монако. Не увидеть Монте-Карло -- большая потеря, даже если вы не азартны. Там проходят международные фестивали, музыкальные конкурсы и спортивные соревнования. Один из самых оригинальных -- летний праздник фейерверков.

Добраться до Канн легко. От аэропорта Ницца полчаса на автобусе или на такси. Любители экзотики могут долететь на вертолете или доплыть на катере. От Парижа скоростной поезд TGV провезет через всю Францию всего за одну ночь. С шенгенской визой можно заглянуть на кинофестиваль из многих страны Европы. Мне, откровенно говоря, больше всего хотелось добраться до Канн на парусной яхте. Уж если ехать на встречу с киноискусством, то средство передвижения должно быть романтическим. Многие так и делают. Городская бухта набита яхтами до отказа.

Лето -- сезон, когда Канны переполнены до краев, но заблаговременное бронирование номера в отеле позволит поселиться без хлопот. Если кому-то не терпится пустить пыль в глаза, есть возможность пожить в отеле рядом с Гиром и посидеть за соседним со Спилбергом столиком.

Канны принимают и тех, кто не имеет возможности сорить деньгами, а просто мечтает увидеть своими глазами всемирно известный кинопраздник. В городе есть недорогие отели, «Националь», например, там номер на двоих стоит всего 130 французских франков за ночь -- 25 долларов. Правда, душ будет не в номере, а на этаже.

Кстати, в Каннах заодно можно учить иностранные языки. Например, чтобы лучше понимать фильмы. Там есть специальный вид курсов -- курортные, для тех, кто море любит, но отдыхать не привык. Они рассчитаны на любой уровень ученика. И хотя имеются лазерные диски, целые лингвистические лаборатории и вообще любые технические средства, все равно в программе -- поменьше грамматики, побольше практического общения плюс знакомство с французской культурой и традициями. В уроки входит также познание местной кухни и вин.

В общем, если вы приедете в Канны, то не пожалеете, но учтите, что это особый курорт. Он -- для тех, в ком горит огонь творчества. Или хотя бы для тех, кто считает себя почитателем творческих натур.

Хорошо живется тем, кто владеет хотя бы одним из европейских языков. На решение банальных вопросов, иногда возникающих во время пребывания за границей, у них уходит минимум времени и нервов. Чего сам не знаешь — посмотришь в справочнике, а чего нет в справочнике — люди подскажут. А что делать тем, кто языками не владеет?

На территории наиболее посещаемых российскими туристами стран Европы начали создаваться русскоязычные справочные бюро. Такое бюро уже начало работу во Франции. Завершается создание аналогичных служб в Германии и Испании.

Для того, чтобы воспользоваться услугами французской русскоязычной справочной службы, достаточно приобрести международную телефонную карточку «Евротелеком». А затем, находясь во Франции, позвонить с помощью этой карты в круглосуточную справочную службу по телефону 36 68 0679 — и любая информация к вашим услугам.

Операторы справочной службы на чистом русском помогут вам сориентироваться в городе, решить вопросы медицинского, юридического и технического обслуживания, дадут информацию о работе культурно-развлекательных учреждений (в частности, оператор сможет подсказать вам часы льготных или вовсе бесплатных посещений музеев и выставок, что позволит сократить расходы в поездке). Вам также смогут рассказать о том, где наиболее комфортно и дешево можно провести свой досуг как днем, так и ночью. Для тех же, кто интересуется информацией коммерческого содержания, возможно телефонное знакомство с рынком товаров и услуг Франции и даже открытие банковского счета по телефону.

Кроме того, при помощи международной телефонной карточки вы сможете позвонить не только в русскоязычную справочную службу, но и по любому другому номеру и вести телефонный разговор с любым абонентом в Париже, во французской провинции, а также практически в любом городе планеты.

Цена одной карточки «Евротелеком» — 20 $. Каждая карточка рассчитана на 150 минут внутренних переговоров (например, с самим справочным бюро или любым абонентом внутри Парижа) либо на 17–18 минут международных переговоров. Если звонок в Москву из парижской гостиницы обойдется вам по тарифу 3 ,72$ за минуту, то по системе «Евротелеком» тот же звонок будет стоить 1 ,19$ за минуту.

Если владелец карточки сориентировался сам в незнакомой стране и не исчерпал ее лимит за одну поездку, то он может воспользоваться ею во время следующей или передать другому лицу.

Заказать международные телефонные карточки и получить дополнительную информацию можно в туристической фирме или непосредственно в «Евротелекоме», тел:(495) 491-71-78.

Слова Фредерика Шопена, сказанные 150 лет тому назад, справедливы и сегодня. Кривые улочки и грандиозные бульвары, знаменитые монументы и убогие задворки, экстравагантные магазины и роскошные рестораны, маленькие бистро и затрапезные кабаки, ультрасовременные оздоровительные центры и унылые, грязные пригороды, оперные театры и прокуренные джазовые подвальчики, солидные буржуа, опустившиеся артисты и бездомные, блеск и нищета огромного города, социальная иерархия с бесчисленным количеством ступеней и оттенков - в Париже есть все. Вся страна на протяжении столетий строила этот город, в котором живут не только люди из всех провинций Франции, но и масса приезжих из других стран и эмигрантов. Художники и артисты со всего мира чувствуют себя здесь ближе к Парнасу, чем где бы то ни было. Сюда направляются ежегодно около 2 миллионов туристов - такова притягательная сила Парижа.

"Париж - это все, что ты захочешь". Слова Шопена относятся к тому времени, когда возник тип праздношатающегося пешехода, бродящего по улицам без всякой цели, но за всем внимательно наблюдающего. Этот "метод" ознакомления рекомендуется и сегодня несмотря на то, что прохожих в больших городах могут поджидать и неприятности. Неважно, какой Париж ищет приехавший сюда. Его особый дух почувствует лишь тот, кто, приехав в Париж, найдет время понаблюдать жизнь на улицах и площадях, в кафе и на рынках. Париж - это сцена со своей историей в качестве кулис и театром жизни как непрерывным спектаклем. И целью поездки в Париж может стать стремление увидеть один из актов этого спектакля.

Собор Парижской Богоматери. Собор Парижской Богоматери считается одним из наиболее значительных архитектурных сооружений Франции как в художественном, так и в историческом отношении. Он начал строиться приблизительно в 1160 году. Париж в то время как раз стал столицей королевства, и новое церковное здание, разумеется, должно было подчеркнуть торжественность этого события. Именно поэтому с самого начала планировалась не обыкновенная, а величественная церковь, каких Франция еще не видела.

Это стремление проявилось и в том, что башни были построены без шпилей (высота 68 метров). Мнение, что башням будет не хватать шпилей, теперь кажется устаревшим. Такое решение оказалось удачным всплеском архитектурной фантазии, так же, как знаменитые химеры, появившиеся в XIX в., когда проводилась последняя реконструкция собора.

Внутренняя часть собора образована пятью нефами. Его интерьер мрачен и исполнен достоинства. Он был свидетелем многих значительных событий в истории Франции: тут короли благодарили бога за успешные походы, бракосочетание престолонаследников сопровождалось здесь обрядом церковного благословения, а 2 декабря 1804 года Бонапарт провозгласил себя императором Франции Наполеоном I. Менее торжественно протекала будничная жизнь Нотр-Дам. В XV и XVI вв. используемая в церковных целях часть сооружения едва ли не ограничивалась одними хорами, которые отгораживались перегородками от остальной части собора. В то время, как каноники служили свои мессы, в нефах бегали бродячие собаки, занимались своим промыслом проститутки, не один убийца воспользовался благодатной темнотой.

От средневековых витражей остались лишь три окна, именуемых в архитектуре розами. Все остальные в середине XVIII в. были уничтожены, поскольку тогда посчитали, что они не представляют никакой ценности и сделаны по-дилетантски.

Окно-роза северного поперечного нефа с диаметром около 13 метров, сохранившееся лучше других, изображает Мадонну с младенцем, вокруг них - фигуры из Ветхого Завета. В отреставрированном окне-розе с южной стороны - сцены и фигуры из Нового Завета - Христос в окружении апостолов и мучеников, благословляющий мудрых и неразумных дев. Картины Страшного Суда в западном портале и в небольшой розе над ним, с XIX в. наполовину закрытой большим органом, дополняют библейский цикл.

Центр национального искусства и культуры Жоржа Помпиду. Центр, созданный по проекту архитекторов Ричарда Роджерса и Ренцо Пьяно, является, несомненно, самым современным по архитектуре зданием Парижа. Построенный в 1977 году, он представляет собой высшее достижение так называемой архитектуры "High-Tech", в которой конструкция не скрыта за фасадом, а выставляется напоказ. Правда, тем самым это направление современного искусства как бы возвращается к отметке 100-летней давности, когда оно праздновало свой первый триумф - окончание строительства Эйфелевой Башни. Благодаря общедоступной большой библиотеке, постоянно сменяющимся временным выставкам по искусству ХХ века и Национальному Музею современного искусства, Центр Помпиду привлекает больше посетителей, чем любое другое строение Франции.

Эскалаторы в стеклянных трубах поднимают посетителей наверх, на пятый этаж. Во время медленного подъема постепенно возникает панорама Парижа. С крыши культурного центра открывается вид на скопление крыш, улиц и дворов в центре города.

Елисейские Поля. Улица была проложена еще при Людовике XIV как продолжение центральной оси сада Тюильри. Ставшая впоследствии роскошным проспектом, она и в XVIII веке представляла из себя обыкновенную проселочную дорогу, в верхней части которой пошаливали шайки разбойников. Для прогулок с посещением кафе и разного рода других питейных заведений, а также для проживания привилегированной знати "поля созрели" лишь в течение XIX в.

Обширные территории Елисейских Полей заняты зелеными насаждениями с несколькими отстоящими от дороги домами вплоть до площади Rond-Point. Ресторан "Ledoyen" на левой стороне существовал уже в 1770 году и был вначале обыкновенным кабаком, который с 1791 года часто посещали знаменитые революционные деятели во главе с Робеспьером.

Монмартр. Посещение самого высокого холма Парижа вызывает смешанные чувства. Тот, кто ищет место рождения современной живописи, мастерские великих художников от Ренуара и Ван Гога до Пикассо или просто хочет бросить взгляд с вершины холма на город, неожиданно оказывается в огромном квартале жуликов и ужасающей безвкусицы.

Однако даже если пряничная по стилю базилика Сакре-Кер лишь издалека смотрится вполне прилично, а хозяева гостиниц и владельцы ресторанов, благодаря невероятно завышенным ценам очевидно не нуждаются больше в какой-либо поддержке, кто же откажется от того, чтобы собственными глазами увидеть квартал низменных развлечений, во всей полноте изображенных художниками и литераторами, посетить кладбище, где похоронены некоторые из них? Драгоценности оставить дома, крепче держать кошелек и - вперед! Во второй половине XIX в. butte (так называется по-французски этот холм) считался еще в значительной степени деревней. Виноградники, много ветряных мельниц и пара полуразвалившихся монастырей - вот и все, что здесь было. Чем больше разрастался Париж, становясь крупным городом, тем большую популярность приобретал Монмартр как место загородных прогулок, где появлялись все новые ресторанчики и кафе. Начиная с 70-х годов XIX в. низкие цены и сельская местность, позволявшая на природе рисовать в свое удовольствие, привлекали сюда безденежных, главным образом молодых художников. Возникший у подножья холма квартал развлечений со своими кабаре и танцевальными заведениями стал источником самых необычных сюжетов, ставших в отдельных случаях бессмертными благодаря художникам-авангардистам конца века.

Вначале были импрессионисты. П.-О. Ренуар, К. Моне и А. Сислей поставили свои мольберты прямо на лугах несмотря на насмешки публики и процветающих художников, пишущих на исторические темы. За ними последовали Ван Гог и Тулуз-Лотрек, а немного позднее - художники, сгруппировавшиеся вокруг П. Пикассо, Ж. Брака и А. Модильяни, а также поэт Г. Аполлинер и писатель М. Жакоб.

Обзор модели ноутбука Asus A52Jt - a52jt-380m-s4cnan

Когда мы решаем отдохнуть, и приходим в туристическую фирму, что бы купит себе тур, то операторы наперебой предлагают выбрать из множества названий и направлений. Тут вам горнолыжные, исторические, экзотические, VIP, эконом и даже какие-то туристические туры с не совсем понятным названием, которое ни о чем не говорит обычному человеку. Вот, например, spa-тур, как разобраться, что же это такое и какой отдых таит в себе такое название? - опросы за вознаграждение

При детальном рассмотрении данного вопроса оказывается, что Спа — название деревни в Бельгии. Эта деревня была известна еще в средневековье благодаря своим целебным источникам. Между Францией и Бельгией шли военные действия, и войска каждой стороны старались, чтобы деревня Спа находилась у них в тылу, потому что ночью раненых и уставших по приказу загоняли в эти источники часа на три-четыре и к утру к ним возвращалась боеспособность.

Спа, SpaЕсть еще один вариант легенды. В Бельгии на целебных источниках гостил Петр I — именно он, якобы, порекомендовал построить здесь лечебницу. В пользу этой версии говорит то, что бюсты Петра стоят там до сих пор в большом количестве в знак благодарности от бельгийцев. И название „Спа” произошло от русского слова „спасибо”, сказанного Петром. Именно он внес идеи „спа” в российскую жизнь. Царь-строитель неоднократно бывал на курортах Бельгии, Германии и Франции. Возвратившись в Россию, он издал указ о планомерных поисках минеральных и термальных вод на территории его государства, а также набросал собственноручно несколько проектов водного курорта.

Ну и совсем современный вариант: аббревиатура латинской фразы „sanitas pro aqua” — здоровье через воду.
В современной лексике СПА — это курорт с максимальными возможностями оздоровления, профилактики и восстановления. С помощью разнообразных процедур, основанных на целебных свойствах минеральных вод, термальных источников, морской воды, приводят в порядок тела и души усталых, измученных стрессом людей. Если Вы здоровы, то курс СПА-процедур придаст Вам еще больше сил и энергии.

Самые „правильные” СПА там, где минеральные воды бьют из-под земли: на острове Искья, на итальянских курортах Абано и Монтегротто, в Баден-Бадене, в Ла-Боле — французском городке на берегу океана, в Виши, в Эвиане, на израильском Мертвом море, а так же в наших Трускавце или Моршине.

Спа ОтелиКаждый отдельно взятый СПА-отель предлагает свое „меню” процедур, общее или составленное индивидуально для клиента. Чаще всего это всевозможные виды гидромассажа, ванны с целебной водой из источника, уйма разновидностей ручного массажа и профессиональные массажисты, которые умеют „чувствовать” тело, сауна или любые другие (русские, турецкие, китайские) бани, обертывания водорослями, грязевые ванны — и все это в сочетании с диетической кухней, гимнастикой и косметическими кабинетами.

Но и этим, пожалуй, не исчерпывается понятие СПА.
СПА — это гармония души и тела. СПА — это запах благоухающих цветов, свежести, утренней чистоты. СПА — это зелень деревьев, кристально-чистый воздух, голубые горы, это руки, которым выпала честь прикоснуться к Вашему телу, это музыка, которая успокаивает и умиротворяет. СПА — это новое рождение и Ваше внутреннее озарение.

Играйте в прикольные флеш игры http://odevayvseh.ru/. Флеш одевалки вам.